Орел нападает. Орел и Волки. Саймон Скэрроу
плаща бесшумно осыпался пушистый слой снега. Лениво стряхнув остатки пороши, оптион потянулся, подошел, осторожно ступая по скользким камням, к свернувшемуся калачиком Фигулу и мягко потыкал его носком сапога. Легионер что-то буркнул и отвернулся, пришлось ткнуть его посильнее.
– Поднимайся, солдат.
Хотя Фигул был в армии новичком, он уже кое-чему научился, и его тело быстрей, чем сознание, отреагировало на приказ.
– Разведи костер, – велел Катон. – На каком-нибудь ровном участке, подальше от легковоспламеняющихся предметов.
– От легко… что?
Катон, заподозрив, что малый валяет дурака, сердито насупился, но простодушный бесхитростный взгляд новобранца заставил его улыбнуться и поискать слово попроще.
– Ну, не разводи огонь близко к чему-нибудь, что может загореться. Дошло?
– Так точно, командир. Будет исполнено.
– Да уж, постарайся.
Фигул, неторопливо почесывая затекший зад, направился за растопкой. Катон, кривя губы, проводил его ироническим взглядом.
«Туповат этот паренек, да и зелен для воинской службы», – заключил мысленно он.
Наверное, столь пренебрежительное суждение о ровеснике кому-то могло показаться и странноватым, однако Катон имел все права думать так, ибо чувствовал себя по сравнению с Фигулом чуть ли не ветераном, умудренным тем обретенным в Германии и Британии опытом, который единственно только и ценится в армии. Он все больше сживался с воинским бытием, и сейчас осознание этого факта наполнило его немалым удовлетворением.
Плотно запахнув плащ, Катон отошел от скопления почерневших от пламени развалюх, ставших на ночь пристанищем для Четвертой когорты. Легионеры не спеша пробуждались. Они садились, потягивались и разлепляли веки, глядя сонными, затуманенными глазами на безоблачное, светлеющее небо. На головах или руках некоторых бойцов виднелись окровавленные повязки, но в целом потери были невелики и, уж во всяком случае, не шли ни в какое сравнение с уроном, нанесенным бриттам. Около восьми десятков вражеских трупов валялось возле ворот да еще около двадцати у колодца. Раненых и просто пленных набралось более сотни, их согнали в большой полуразрушенный амбар, охранявшийся дежурной центурией. Нескольких взятых живьем друидов крепко связали и держали отдельно от прочих варваров, в одной из ям.
Шагая в ту сторону по хрустящему снегу, Катон увидел Диомеда. Тот сидел над ямой на корточках и не сводил со жрецов глаз. Голова грека была замотана тряпкой, на щеке запеклась кровь. При приближении оптиона Диомед не поднял глаз и не шелохнулся: единственным признаком того, что он жив, был выдыхаемый пар.
Друиды, трясясь от холода, лежали в ряд на заснеженной мерзлой земле с завернутыми за спины руками и туго скрученными лодыжками. Ртов им не затыкали, но они не переговаривались и лишь угрюмо косились на своих стражей. В отличие от других бриттов, с которыми доводилось сталкиваться Катону, эти варвары не втирали в свои волосы известь, чтобы придать жесткость