Джинкс. Сэйдж Блэквуд
закоулок Симонова дома – осмотрел все, изнутри и снаружи. Даже на крышу сарая, в котором жили куры и козы, залез – и скатился с нее в снег, в первый раз случайно, а потом уж в свое удовольствие. Но в запретное крыло пробраться не смог. Симон всегда держал эту дверь на запоре.
Правда, иногда он приходил среди ночи в кухню, и Джинкс, проснувшись, обнаруживал рядом с собой шишковатые ступни чародея. А обнаружив, с удовольствием вылезал из-под стола, усаживался за него, и они в темноте вместе пили сидр и ели хлеб с сыром. Ни он, ни Симон ничего при этом не говорили. Просто неспешно трапезничали, позволяя звукам ночи и ее холодку обтекать их, да время от времени сгоняя со стола кошку. А как-то ночью, уже в начале весны, Джинкс, проснувшись, увидел еще одну пару ступней. Красивых, узких, смуглых, с приятными и опрятными пальцами, которые, в отличие от Симоновых, на древесные корни нисколько не походили.
Джинкс услышал звяканье расставляемой по столу посуды, потом рядом с новыми ногами появились ноги Симона.
– Долго же тебя не было, – сказал он тихо, чтобы не разбудить Джинкса.
– Всего неделю, – голос принадлежал женщине.
– Мне показалось, что дольше.
В неделях и месяцах Джинкс разбирался слабо – знал, что они бывают, но время текло для него как-то слитно и смутно. С тех пор как он попал в дом Симона, началась и закончилась зима. Значит, прошло больше недели. А между тем ног этой госпожи Джинкс еще ни разу не видел.
– Ты ведь знаешь, они не хотят, чтобы я бывала здесь, – сказала женщина.
– Угу. Но ты все равно бываешь.
Липкое, серебристо-сладкое чувство стекало с краев стола, угрожая заляпать Джинкса. Испуганный, он громко всхрапнул, чтобы напомнить Симону о своем присутствии.
– Что это?
– Мальчик. Спит под столом.
Джинкс зажмурился покрепче, поскольку оба они наклонились – посмотреть на него. Для того чтобы видеть чувства людей, глаза ему не требовались – чувства эти проникали в него и без них, как краска, звук, образ. Порой даже как вкус.
– «Мальчик», – сказала госпожа. И вдруг серебристо-сладкое чувство словно ощетинилось. – Где ты взял мальчика?
– У его родных. Заплатил серебряную полушку.
А вот это, сообразил Джинкс, правдой, строго говоря, не было. Симон, конечно, говорил, что заплатит за него серебряную полушку, однако набежавшие тролли сберегли деньги чародея.
– И зачем же тебе понадобился мальчик? – голос госпожи снова доносился сверху, они больше не разглядывали Джинкса. Говорила она с акцентом, как будто слова лесного языка, урвийского, были для нее не родными.
– Он прибирается в доме. Приносит дрова. Ну и так далее.
– Раб, – сказала госпожа. Все серебристо-сладкое замерзло в ней, как февральский лед.
– Он не раб. Подрастет, я ему жалованье назначу.
– Так вот почему ты всю зиму не подпускал меня к кухне. Мальчика прятал.
– Я знал, что ты поднимешь дурацкий шум, – сказал Симон. – А это просто мальчик, ничего больше.
А Джинкс все не мог понять,