Улыбайся, если больно. Архелая Романова
тебя отдали тому психу с ножом? – спросила я, скидывая одежду безо всякого смущения и залезая в душевую кабину.
Лейла уселась прямо на пол, и, усмехнувшись, ответила:
– Из-за Марьи. Сказала же, она та еще сука. Терпеть меня не может. Кости тогда не было, и приехал Бигин.
– Бигин? Тот самый? – ошарашенно протянула я.
– Ага. На телевидении с ним сюжет крутят, как он для малышей детские площадки строит, – хмыкнула Лейла. – Это со мной Костя новостью как-то поделился. Он вообще-то нормальный, если с ним не спорить. В общем, его не было, а Марья взяла, да и подложила меня под Бигина. Костя, к счастью, через час вернулся – сильно меня не порезали. Долго орал, Марье затрещину отвесил прямо при мне. С тех пор она меня вообще не переваривает.
Я включила воду и с наслаждением зажмурилась, когда горячие струи попали на тело. До этой секунды я не осознавала, как замерзла в том подвале. Потянувшись к крану, я сделала погорячее, и схватила мочалку, щедро полив гелем с ароматом чего-то цитрусового.
– Ты новенькая, поэтому должна знать, – тем временем продолжила Лейла. – Если тебе повезет, успеешь попасть к кому-то нормальному. Там уже дело за тобой – понравишься, можешь о психах забыть. Если нет – отдадут Бигину или кому-то похуже.
– Есть еще хуже? – воскликнула я.
Лейла заговорила еще тише, и мне пришлось напрягать слух, чтобы разобрать ее слова, заглушенные шумом воды.
– Есть один… Не знаю, что он делает, но после него никто не возвращается. Просто уходят и все. Так две девочки у нас исчезли. Вышли из комнаты – и не вернулись.
Я принялась натирать кожу до красноты, с силой водя мочалкой по рукам. Лейла встала.
– Я пойду. Долго не засиживайся. Кстати, замка на двери нет.
И вышла, оставив меня в одиночестве. Первое время я терла себя до боли, а потом, когда стало уже нестерпимо, села на пол под струями воды и горько заплакала. Не по себе – а по всем тем девушкам, кто уже не мог бороться. Кто попал сюда – и не выбрался.
А те, кто остался… Я горько усмехнулась, неловко утирая лицо. В глазах Лейлы плескалась такая тоска и боль, когда она рассказывала о том, как им тут живется – что хотелось повеситься. Мир, ограниченный одной комнатой, бесконечные клиенты, которым нужно только одно, постоянный страх и борьба.
Я прикусила губу до крови, и, ощутив солоноватый привкус во рту, вдруг вспомнила эпизод из своего детства. Как-то раз я участвовала в танцевальном конкурсе – долго тренировалась, разучивая танец, ходила на дополнительные занятия, перед сном до ломоты в мышцах повторяла связки и движения. А победила другая девочка, танец которой был хуже – в середине она вообще забыла все на свете, и половину номера стояла истуканом, но ее папа был большим начальником, и половину призов предоставлял именно он…
Тогда я ревела за кулисами, размазывая сопли от обиды, а мама сказала мне:
«Яночка, это еще не конец. Мир бывает жесток, и ты не раз столкнешься с несправедливостью. Но не стоит жалеть себя или срываться на других; отомсти миру улыбкой.