Русское родноверие. Неоязычество и национализм в современной России. Виктор Шнирельман
Их задевает то, что школьные курсы всемирной истории начинаются с древних египтян и шумеров, греков и римлян. Так, художник И. Глазунов сетует: «Почему мы изучаем в школе греческую мифологию, а свою, славянскую, предаем забвению?» (Глазунов 2006. Т. 2: 453, 462). В. Истархова возмущает то, что Ветхий Завет повествует об истории евреев, ничего не сообщая о происхождении других народов (Истархов 2000: 17, 45). И. Синявина тоже не устраивал христианский подход, прославляющий историю древнего Израиля и игнорирующий или даже извращающий «жизнь и дела наших предков». Его шокировало то, что при этом собственная история заменялась «еврейскими мифами» (Синявин 2001: 5, 91). Ю. Петухов недоумевал, почему школьников учат тому, что древнейшая цивилизация возникла в Древнем Египте, а восточные славяне появились на исторической сцене только в эпоху раннего средневековья. Его возмущало, что «всему иноземному нас учат с гораздо большим усердием и последовательностью, чем своему отечественному». Подобно Гегелю, он сокрушался по поводу того, что греческий и римский пантеон известен русским лучше, чем свои исконные боги (Петухов 2001: 10–11, 229–230; 2009б: 5–6, 123).
Заявляя, что все мировые религии были занесены в Россию извне, А. Хиневич восставал против мнения о том, что русская культура будто бы строится на какой-то полученной у иноземцев мудрости. Он призывал искать свою изначальную самобытную веру, а не основываться на заимствованной (Хиневич 2000: 3). В его изданиях доказывалось, что «не к лицу Славянам и Ариям кланяться чужим святыням, лить воду на чужую мельницу, отдавать свою психическую энергию чуждому эгрегору» (Хиневич 1999: 128). А в радикальных листовках инглингов это «чужое» отождествлялось с еврейской традицией (Яшин 2001: 65). Во всех таких случаях ущемленное национальное чувство заставляет подобных авторов подозревать ученых в «фальсификациях истории», «сокрытии подлинных фактов от общественности», «политизации истории» и прочих манипуляциях, производимых якобы под давлением заинтересованных в этом тайных сил. Эти авторы отвергают современное научное знание вместе с принятыми научными методиками и занимаются выстраиванием «альтернативной истории», пронизанной мегаломанией и поисками великих предков в глубинах первобытности.
Если такие авторы выступают против «экспансии чужой истории», то почему они не могут удовлетвориться богатой событиями реальной русской историей последнего тысячелетия? Анализируя это явление, исследователь сталкивается на первый взгляд, со странной ситуацией. Ведь понятно, почему лидеры бывших колониальных народов, чья известная история связана с тяготами иноземного господства, обращаются к легендарному доколониальному прошлому, которое за неимением надежных исторических источников оказывается нетрудно наполнить вновь изобретенными символами Золотого века. Однако почему это привлекает выходцев из народа, имеющего богатую и сложную историю, полную реальных героических событий, способных с лихвой обеспечить национальную идею желанными символами?
Советская история, на которой