Зажмурься покрепче. Джон Вердон

      – Че?..

      – Ты сказал, что, поговорив с Флоресом по телефону, ты понял, что он врет.

      – Ну.

      – Что значит «врет»?

      – Да когда этот ушлепок приехал, он же слова по-английски не спикал. А потом – оп! – и лопочет, как этот самый… не знаю кто, ну как какой-то всезнайка долбаный.

      – И какой ты из этого сделал вывод, Кальвин?

      – Такой вывод, что он врет как сивый мерин!

      – Ну, обоснуй.

      – Да ни один нормальный человек с такой скоростью не выучит английский!

      – Значит, ты думаешь, что он на самом деле не мексиканец.

      – Я думаю, что он брешет, потому что шифруется.

      – Это в каком же смысле?

      – Да че, неясно, что ли? Если он такой весь из себя умный, че он вообще подкатил к доктору на предмет граблями помахать? Точно тебе говорю, он все это продумал.

      – Очень любопытно, Кальвин. Мне нравится твоя проницательность.

      Харлен кивнул и снова сплюнул, на этот раз как бы в знак согласия с комплиментом.

      – Короче, вот еще что, – сказал он и заговорщически понизил голос: – Этот тварюка вечно прятал морду. Ходил в эдакой ковбойской шляпе, напялив ее на лоб, и всегда в темных очках. Спрашиваешь, как я это понимаю? А так, что он не хотел, чтоб его замечали. Вот и прятался вечно то в главном доме, то в этой конуре. Такой же, как эта сучка.

      – Какая именно сучка?

      – Ну, которую шлепнули, какая еще. Если мимо проезжала на тачке, всегда отворачивалась, будто я куча говна или дохлая кошка. Тупая сучара. Между ней и вонючим латиносом че-то было, я так думаю. Иначе че они оба людям в глаза смотреть боялись? А потом я подумал еще: ба, да он же небось просто не хочет, чтобы его узнали! Сечешь?

      К моменту, когда Гурни закончил допрос, поблагодарил Харлена и пообещал ему быть на связи, он уже не понимал, насколько ценна полученная информация. С одной стороны, если Эштон нанял Флореса делать работу, за которую раньше платил Харлену, то понятно, что последний раздосадован, и все остальное могло быть плодом больного воображения, разыгравшегося от удара по кошельку. С другой стороны, в его словах могло быть и здравое зерно. Возможно, Хардвик был прав, и в этой истории есть двойное дно, а известная фабула – лишь видимость.

      Гурни вернулся к машине и сделал три коротких записи в маленьком блокноте на пружинке.