Родная кровь. Anne Dar
её посреди ночного Роара, после чего продолжил жить дальше, словно ничего особенного не произошло… Я была в шоке – все были в шоке – но мы оказались бессильны перед реальностью, которую нам подсовывал местный следователь уголовного отдела. Этот человек, никто из нас в этом не сомневался, в свои восемьдесят девять лет страдал маразмом, раз не находил ни единой – ни единой! – зацепки. Да, дело Рины вёл допотопный старик, который в свои восемьдесят девять лет хотя и выглядел чрезмерно бодро, однако находился в откровенно преклонном возрасте, чтобы не то что возлагать на себя подобную ответственность, но иметь право не на простое участие в расследовании, но стоять во главе его! Правление расследованием убийства Рины древним стариком, способным быстро бегать, но неспособным так же живо мыслить, само собой являлось преступлением! Плевком в душу пострадавшим семьям! Показателем наплевательского отношения местных властей…
Убийцу не нашли. Потому что, я уверена в этом, очень плохо искали. Или не искали вовсе. Все попытки убитых горем родственников и друзей вмешаться в этот процесс потерпели крах, а когда спустя год сплошного кошмара здоровье отца Рины стало резко сдавать позиции, её семья и вовсе прекратила бороться. Возможно только эта пассивность в итоге и помогла отцу Рины протянуть ещё четыре года после смерти единственной дочери, но третий по счёту приступ его всё же доконал. Он успел увидеть рождение внука от Грэма, но рождения внучки так и не дождался.
Самой сложной для меня стала первая неделя осознания невозможности отмены смерти Рины: соболезнования мистеру и миссис Шейн, Грэму и его жене, похороны, общение с полицией… Спустя семь дней, когда мне отчётливо показалось, будто горе угрожает убить меня, я вдруг неожиданно, резко отстранилась от этой боли. В моей голове внезапно прозвучали сказанные мне той злосчастной ночью слова Рины: “Внутри тебя растёт ребёнок, так что ты ни при каких условиях не должна болеть!”, – и я резко перестала болеть. Позже, когда моё отстранение от смерти Рины пройдёт, родные объяснят мне, что это был защитный блок со стороны моей психики, но мне до сих пор кажется, будто я попросту предала свою подругу, чтобы защитить своего ребёнка. Я перестала плакать и страдать, я стала меньше торчать в четырёх стенах и начала регулярно гулять по свежему воздуху, с головой ушла в учёбу, в чтение специальной литературы о материнстве, и сосредоточилась на сбалансированном питании… Я даже впервые в жизни попыталась заняться йогой, но меня хватило только на три занятия. Смерти Рины для меня не существовало. Спрятавшись от неё в Бостоне, я почти всерьёз считала, будто после того, как эта странная весна минует, в июле мы обязательно встретимся: я приеду рожать в Роар и моя лучшая подруга встретит меня на перроне, и поселит в квартиру, которую она пообещала для меня придержать… Вот только никакой подруги у меня больше не было. И квартиры не было. И плана, соответственно, у меня до последнего момента тоже никакого не было. В результате я только и смогла что спрятаться в коконе, и получить свой диплом с отличием,