Смазки для взрослых – III. Тата Кёр
ж, потому что сухо было у тебя, а рыбы мокроту любят, чтоб нырять да выныривать было хорошо, а нам бабам приятно и щекотно.
– Ну, баб Нюра… ты уж удивила меня. Скажи еще, что тебе то нравилось, когда сазан такой заныривал.
– Ой, как нравилось, Оксана. Чтоб до самого дна заныривал и бился там, как оглашенный. Аж зазудело от думки одной. У тебя Гришка был только?
– Ну да. Кто ж еще? И так хватило, – вздохнула она и стала со стола прибирать.
Белая скатерть с вышивкой да рубленными кружевами по краям украшала комнату и придавала праздничный вид. Оксана смахнула крошки в руку и выкинула в ведро для помоев.
– Так ты ему сазана-то и присушила? – вдруг вспомнила она и уткнулась взглядом в раскрасневшуюся бабу Нюру.
– Ну, да. А что ж, заныривать стал-то по всей деревне. В чьем только пруду не был гад такой. Мне такое распутство не по душе. Отсушила разок и все пруды высохли одним махом.
– А сама-то тоже осталась без обеда, – засмеялась Оксана.
– Так у меня образ его был, да и другие рыбехи заплывали. Не такие великаны, но тоже живые, да юркие.
– Что за образ такой? Писаный что ли?
– Писаный… – засмеялась баба Нюра, запрокидывая голову назад. – Дуреха. Сейчас покажу тебе.
Баба Нюра встала, прошла в кладовую и вернулась тут же со свертком. Она бережно положила его на стол и размотала простынь. На льняном отрезе лежал деревянный кол, широкий в объеме и длиной с сазана. Он был гладкий и чуть закругленный с концов.
– Это че? – спросила Оксана, понимая, что это и есть его деревянная елда. Вернее, ее образ.
– Он, – вздохнула баба Нюра и по ее щеке побежала слеза.
– А что ж ты ревешь-то. Поставь его да любуйся…
– Стара я уже для утехи. Сухость одолела, да и приятности уже нет. Помирать скоро, – вытерла она слезы кулаком и кивнула девке.
– Чего это?
– Тебе его отдам…
– Ну, не. Что я с ним буду делать? Куда я его? Как? Не… Мой пруд маловат будет, да и сух он всегда был. Да и что такое приятное в этом, я не знаю, – засуетилась Оксана, то хватая подол юбки, то бросая его и прихлопывая ладошкой.
– Хочешь научу?
– Так я ж не за этим к тебе, баб Нюр… я ж уже на…
– Научу, а там сама решишь. А сейчас давай мыться.
– Баб Нюр…
– Иди, кому говорю, баня уже парует.
Ох, банька. Горячо да парно. Враз всю дурь сводит она – лечебница души и тела.
Оксана с закрученной наверх косой, прикрывши макушку тряпкой, сидела на верхах, чтобы уж наверняка вытравить из сердца да из дум окаянного гуляку Гришку. Бабского прихвостня да любезника, что хитрыми уловками заманил на свой сеновал пол села и ее, девку наивную да ладную. И, если бы только заманил, так и привязал к себе путами невидимыми. Что жизнь стала совсем не милой и не радостной. Хоть в петлю лезь.
Хорошо, что тетка Оксанина про бабу Нюру поведала да к ней и отправила на лечение от недуга. Сказала, что она одна ведает средство от привязок и сердечных болей, потому что «ведьма она потомственная». Оксана и заранее не боялась колдовских