Воскресенье на даче. Рассказы и картинки с натуры. Николай Лейкин
прочел студент. – Он, он… Вы мне позвольте, Афимья, это письмо. Его надо показать Клавдии Максимовне.
– Как? Зачем же показывать? – проговорила горничная. – Нет, отдайте мне его.
– Нельзя-с. Надо, чтобы Клавдия Максимовна примерно наказала Васю за эти штуки.
– Так это и в самом деле не вы писали?
– Уверяю вас, что нет. Он и мне два таких письма написал и тоже зовет меня в парк на свиданье. Письма ко мне подписаны: Варя.
– Нашей Варварой Петровной?
– Да нет же, нет. Неизвестно какой Варей, Варь много на свете. Но письма-то написаны Васей. Я тотчас же узнал его бумагомарание и, разумеется, на свиданье не пошел, а сегодня одно из этих писем передал Клавдии Максимовне.
– Да ведь мне письма-то принес не Вася, а какой-то деревенский мальчишка.
– И мне деревенский мальчишка, но я тотчас же схватил его за волосы и стал допытываться, от кого. Ну, он и сознался, что ему Матерницкий барчук велел письмо передать.
Афимья сидела разочарованная. Ей, очевидно, было жалко, что письмо оказалось ненастоящим. Она все-таки еще раз спросила Кротикова:
– Ну, а вы не просили его писать?
– Да что вы, Афимья, помилуйте! С какой же это стати я?.. И наконец, ежели бы я вздумал кому-нибудь писать, так ведь я сам грамотный.
– Ну, знаете, ведь иногда тоже не хотят, чтобы своя рука была…
– Да полно вам!..
Произошла пауза. Афимья как-то исподлобья взглянула на студента, улыбнулась лукаво и сказала:
– А я все-таки пришла в парк и ждала вас.
Студент не знал, что отвечать, и выговорил:
– За это спасибо вам, но я и ума никогда не держал приглашать вас на свидание.
В комнатах послышался голос Матерницкой. Она шла на террасу и говорила:
– Привели его. Дворник привел. Опять весь в грязи. Сейчас он придет к вам, – сказала она, появляясь в дверях. – Он плачет и боится вас. Сами вы его турните, как следует, и поругайте хорошенько, а я уж потом с ним разделаюсь. Только вы, Вениамин Михайлыч, уж не очень…
Сзади показалось заплаканное лицо Васи.
Вася стоял перед студентом и уж ревел в голос. Мать опять показалась на террасе.
– Не смей плакать, безобразник! Садись и учись! – крикнула на Васю она, размахнулась, чтобы дать ему подзатыльник, но тотчас же остановила руку, когда довела ее до головы его, и только толкнула Васю в затылок. – Ведь эдакий мерзкий мальчишка! А все оттого, что с сорванцами, дьяконскими мальчишками, водится.
– Ох, барыня! – проговорила горничная Афимья. – Дьяконские сорванцы хороши, но Вася и их чему угодно научит.
– Молчи! Не твое дело! Ты знай ягоды чисти! – огрызнулась на нее Матерницкая.
Вася сел к столу, но продолжал плакать, всхлипывая.
– Что ж ты, невежа, с учителем-то своим не здороваешься! Эдакое дерево! – продолжала мать.
Вася вскочил, шаркнул ножкой и проговорил:
– Здравствуйте, Вениамин Михайлыч.
– Садитесь. Не желаю я от вас сегодня никаких любезностей, – сердито сказал студент.
– Вот