Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.. Василий Алексеевич Маклаков
шанс ее совсем избежать. Эту заслугу должно признать за Столыпиным.
И потому, если бы борьба с революцией была его единственным делом, подобно задаче начальника воинской части, призванного для подавления открытого «бунта», который, исполнив свой долг, в дальнейшем уступает место другим, гражданским властям, критиковать Столыпина было бы трудно. Он поставленной перед ним задачи достиг. Но он был главою правительства, которое само эту временную победу должно было в дальнейшем «использовать», и в этом он себе отчет отдавал. Он признавал, что задачей исторического момента было преобразование старой России и установление в ней «правового порядка». В этом был его долг. Потому, борясь с революционным движением, он не должен был допускать, чтобы эта борьба разрушала основы такого порядка.
Это ставило принципиальный вопрос. Какими приемами «правовое государство» вправе «бороться» с открытыми врагами? Самого права его на эту борьбу нельзя отрицать, не обрекая «правового государства» на гибель; это было бы то же, что отрицать право пацифистских демократий на создание армий и ведение войн. Но из признания за государством права на применение «силы», на строгость «репрессий» и на «предупреждение преступлений» не следует, что государству дозволено все. Есть приемы, которыми оно само себя разрушает. Существует разница между военным положением, временными, исключительными законами с одной стороны, и статусом «заложников», приказами о расстреле «восходящих и нисходящих родных» заподозренных в преступлении лиц, которыми себя опозорили германские оккупанты. Самозащита «правового государства» против врагов, даже в опасные для него моменты, от начал «правового государства» не должна отступать. Этот принципиальный вопрос был затронут перед 1-й Государственной думой, когда в заседании 13 мая зашел спор о немедленном и полном снятии «исключительных положений».
Поучительно, что тогда прославленные наши юристы на этот вопрос ответа не дали; они или трагичности его не понимали, или не хотели давать существующей власти никакого оружия для борьбы с революцией. Они отделывались уверением, что исключительные положения никогда не нужны, что для восстановления у нас спокойствия достаточно «амнистии» и «неприкосновенности личности», и даже прямою неправдой, будто исключительные положения уже формально отменены Манифестом. Это был не честный ответ на большой вопрос, а «политика». Но что же по этому вопросу думал такой человек, как Столыпин?
Тогда перед 1-й Думой он признал негодность существовавших у нас «исключительных положений», сказал свою знаменитую фразу о «кремневом ружье», которого он бросить не может, пока не дадут ему нового. При существовании Думы правительство одной своей властью дурных законов изменить не могло, а по своему настроению тогдашняя Дума никаких улучшений для «исключительных положений» не приняла бы. Правительству приходилось поэтому поневоле пока оставаться при «кремневом ружье». После роспуска оно стало свободно;