Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников. Николай Лейкин
ольховой заросли на дорогу, ведущую по топкому месту и сплошь изрытую колесами, вышли егерь Холоднов и охотник, коренастый маленький человек с подстриженной бородкой, в порыжелой пиджачной парочке и обыкновенной городской фуражке, которую так любят петербургские дворники и мелкие приказчики. Охотник был весь в грязи. Сапоги, затянутые выше колен ремнями, были мокры, и к ним прилипли целые комки болотного ила. Разумеется, у пояса неизбежная фляжка. Через плечо на зеленой тесьме двустволка хорошая и у пустого ягдташа дикая утка, привешенная за ноги. И егерь, и охотник были с раскрасневшимися лицами и отирали пот платками. Охотник особенно усердно утюжил себе платком и лицо, и шею на затылке и под бородой. Бежала собака, обнюхивая кочки. Охотник говорил:
– Намучились на сто рублей, а дичи и на двугривенный не несем.
– Утку убили, ваша милость, так чего ж вам еще! – отвечал егерь.
– Что утку! Эту утку по-настоящему и есть-то нельзя. От нее рыбой пахнет.
– В квасу настоящим манером вымочить, так все-таки жаркое. Суховато будет, но есть можно.
– Этой утки нам и не попахнет. У меня ceмейство-то сам-шесть. Жена, мать-старуха, трое ребятишек.
– Вторая бы утка была, да вот собака-то ваша…
– Да, да… Воды, подлая, страсть как боится. В воду, хоть ты ее зарежь, не пойдет. Еще если так вот, что только по брюхо вода – она, анафемская тварь, бегает, а чтобы плыть, когда глубоко, – ни за какие коврижки. Уж сколько я через нее дичи зря потерял.
– Учить надо, сударь.
– А ты вот возьми да и выучи. Я бы тебе за это полдюжины носовых платков из нашей лавки.
– Что ж, выучить можно. А на платках благодарим покорно. Да вот еще что. Все я у вас хотел попросить парусины на штаны. Парусина такая есть крепкая…
– Можно и парусины, только собаку поставь на настоящую точку. Я вот тебе собаку оставлю на недельку. – Собака будет действовать. Это что!.. Мы из нее эту упрямую-то шерсть выколотим.
– Ты мне, Холоднов, так, чтобы уж она и всякие штуки умела. Вон у актера Голубцова собака трель поет, сама у парадной двери в колокольчик зубами звонится, с ружьем на карауле стоит. Чудной пес. Дашь ей, к примеру, кость и только скажешь: «Гамлет… Жид ел». Ни в жизнь не тронет. А у меня что за собака! Три хворостины об нее обломал – не идет в воду за уткой, да и все тут. Так вот, Холоднов, ты уж со всякими штуками ее постарайся обучить.
Егерь гордо посмотрел на охотника и с презрительной улыбкой покачал головой.
– Нет, со штуками я не могу обучать, – дал он ответ.
– Отчего? А еще хвастался, что какой-то знаменитый егерь!
– Сорок пять лет егерем. Тридцать один год господину Расколову выслужил. Спросите старинных охотников – все Холоднова знают. Да вот граф Алексей Павлович Захарин. Впрочем, нет… этот старичок уже померши. Ну, вот еще генерал Панталыков. Этот, должно быть, еще жив, хоть уж и древний старичок. А то их сиятельство Петр Львович Устимович… Этот тоже, надо статься, жив. Они помнят расколовскую охоту, помнят и егеря Холоднова. Они все скажут, какой я егерь.
– Так