Возвратный тоталитаризм. Том 1. Лев Гудков
и антиукраинская политика российского руководства (антимайданская пропаганда в январе – марте, аннексия Крыма, сопровождаемая патриотической демагогией и консолидацией населения вокруг режима, сбитый малазийский «Боинг», моральную ответственность за катастрофу которого мировое сообщество возложило на Россию), смена руководства Украины, ее новый прозападный и антипутинский курс; 2) западные и ответные путинские санкции, вызвавшие стремительный рост потребительских цен, международная изоляция России, превращение ее в страну-изгоя; 3) падение цен на нефть, нарастание симптомов экономического кризиса (стагфляция, декабрьский обвал рубля), ожидаемое банкротство регионов; 4) меры по защите режима (новые антидемократические законы, продолжающиеся репрессии и судебные процессы против оппозиции, выдавливание из публичного поля независимых организаций гражданского общества и СМИ, издевательский приговор братьям Навальным, проект «закона Ротенберга»), наконец, всякого рода акций против «либерастов», шум вокруг победы на «Евровидении» Кончиты Вурст и пр.; 5) продолжение демонстрации в стилистике «великая держава»: Олимпиада в Сочи, беспрецедентная по затратам и коррупционным скандалам, 6) теракты на Кавказе, нападения боевиков в Грозном и ответные действия Кадырова, разрывающие правовое поле России и т. п.
13
См., например: Пресса Британии: трещины в имперской мечте Путина // Русская служба BBC. Обзор британской прессы от 09.01.2015. URL: https://news.mail.ru/politics/20679664/. Хотя угрозы нанести ядерные удары по западным странам исходят от депутатов, имеющих репутацию политических шутов или от третьестепенных фигур в окружении Путина, тем не менее сама по себе такая манера поведения «государственных лиц», немыслимая ранее, говорит о том, что риски радикализации конфликта России с мировым сообществом развитых стран очень выросли. Для серьезного аналитика проблемой становится ограниченность его собственного социального и политического воображения, обусловленная самой его причастностью к современной культуре, то есть безусловной значимостью ценностей всех тех, кто ориентируется на нормы либерально-правового мышления и рациональности, присущей цивилизации, учитывающей опыт тоталитаризма, Второй мировой войны, гуманитарных катастроф первой половины ХХ века и более поздних геноцидов. Дело даже не в отсутствии понятийных средств анализа, а в ценностно-моральных нормах, блокирующих для такого типа сознания саму мысль о возможности стратегий поведения, которые вполне релевантны или органичны, «естественны» для диктатора. В определенном плане даже не так уж важно, действительно ли подобный фюрер или национальный лидер слепо верит в свою удачу, будучи по природе своей игроком (а значит – шантажистом), или он ведет себя так потому, что теряет голову от страха, когда ему мерещится призрак Чаушеску или Каддафи.
14
Это не изменило их общей установки («не верю я в эти 85 %»), но все же вызвало какое-то смутное беспокойство относительно «иррациональности» происходящего, которое, впрочем, не привело к критической переоценке собственной позиции.
15
См., например: Иноземцев В. Л. Что Россия сделала с нефтью? Что России делать с нефтью? // Ведомости. 16.12.2014; 22.12.2014.