«Печаль моя светла…». Лидия Владимировна Савельева
мастерскую помню очень хорошо, потому что она постоянно меня манила как заветное, фантастически интересное место. На ближней улице Короленко нашли, видимо, для аренды две довольно большие проходные комнаты на втором этаже. В одной из них складывали заготовки: глину, гипс, груды разной бумаги, включая рваную, и старые газеты, котлы для варки клейстера, краски и кисточки. Там же стояли столы для художниц. Самая замечательная, вторая, комната была для меня настоящей пещерой Аладдина: там на расставленных вдоль стен полках сохли не только гипсовые колодки для половинок игрушек, не только еще маловыразительные склеенные половинки игрушек из папье-маше, но и, о чудо, настоящие и самые разные раскрашенные куклы: пираты, солдаты, генералы, лошадки всех размеров и мастей в разных динамических позах, Деды Морозы, Снегурочки, зайчики, медвежата и пр. и пр. Фантазия художников-скульпторов и живописцев била через край, конечно, на фоне полнейшего отсутствия тогда такого сверхмирного, так необходимого всем детям инструмента познания мира.
Именно в это время к моему отцу пришел уроженец Полтавы, впоследствии известный московский художник Михаил Рудаков (его кисти пастельный большой портрет моего отца, мастерски схвативший папино выражение лица, тоже очень бережно хранится у нас в семье). Михаил Николаевич был расстрелян немцами под Харьковом как попавший в плен советский офицер, но чудом был вытащен из-под груды тел простой сельской женщиной и выжил у нее после очень тяжелых ранений. Он пробрался к своей матери в Полтаву и уговаривал моего отца бежать вместе через линию фронта известными ему тропами. Однако моя мать буквально вцепилась в отца и не позволила ему этого сделать, пугая последствиями его исчезновения для семьи. Много позже мы узнали, что Михаил Рудаков осуществил-таки этот вожделенный переход к своим, но «недремлющее око» НКВД встретило его полным недоверием, и как изменника родины его сослали на 10 лет в магаданский лагерь. Из лагеря он вышел несколько раньше, будучи реабилитированным совершенно случайно – благодаря посмертной публикации дневников известного писателя Юрия Крымова. В них он очень тепло говорил о М. Н. Рудакове и восхищался проявлениями его героизма и мужества. Возвратившись из Магадана в Полтаву, Рудаков нашел собственную мать стоящей с протянутой рукой у хлебного магазина. Забрав ее, он уехал в Москву и там начал жизнь сначала: добился признания как художник (более всего иллюстратор), женился, подрастил дочку и только летом 1962 года приехал в Полтаву с семьей и долго рассказывал моему отцу, каких несчастий и мук стоило ему исполненное решение перейти линию фронта.
Об украинском национализме на Восточной Украине никогда ничего не слышала, впрочем, может быть, это я не особенно его замечала и в детстве, и в школьные годы, да и позже, когда практически каждым летом приезжала на Украину. Но одна история о периоде оккупации в ироническом пересказе моего отца, неисправимого шутника, хорошо запомнилась. К нам в дом иногда приходил