Однажды в Москве. Часть II. Ильгар Ахадов
через узенькую низкую дверь втиснулась в соседнюю подсобку. Оттуда с криком и кудахтаньем вылетели еще несколько птиц.
Проводив меня в дом и указав на одну из дверей в полуосвещенном холле, старик молча растворился. Я стоял перед закрытой дверью и не решался постучать, до того унылой и безрадостной была атмосфера. Но дверь открыл сам Спартак Манучаров, своей седой, колючей щетиной похожий больше на старого итальянца, чем на армянина, и жестом пригласил меня в комнату. Впрочем, итальянцы и армяне, наверное, чем-то похожи…
В середине небольшого зала, треща внутри горящими углями, стоял большой кирпичный камин. Меня моментально окутал дурманящий запах. Видимо, подбросили дрова специальных пород.
Наверно свет раздражал хозяина. Потому комнату освещали лишь бледный свет, скупо просачивающийся из узких щелей занавесей и, то угасающее, то возгорающееся пламя из широкого жерла камина.
– Хозяйка остается у сестры, – нарушил неловкое молчание Манучаров, когда мы уселись друг против друга за небольшим круглым столом. Он скрестил перед собой узловатые, волосатые пальцы обеих рук и сжал. Видно было, ему до сих пор трудно было смириться с потерей Артура.
– А ваш внук?
– Cтасик с Гаянэ. Мама ее приехала из Еревана и остается с ней. Она, говорят, больше времени проводит с твоей женой… Как Джуля?
– Спасибо, плохо.
– Понятно… – он вздохнул. Кажется, взгляд его из-под обросших, всколоченных бровей еще больше потускнел. – Я не выхожу из дома. Я сейчас не знаю, во имя кого и чего должен выходить.
– У вас чудный внук.
– Я его давно не вижу. Все остановилось после смерти Артура. Мир перестал для меня существовать…
Я посмотрел на его воспаленные глаза и все равно пожалел. В этот миг я не врага перед собой видел, а потерявшего единственного сына безутешного отца.
Скольких родителей я оставил без сыновей? Кто оставил моих без Искандера? Может, до сих пор матери убитых мною ребят проклинают неизвестного “убийцу”…
“Господи, зачем?
Кто ответит на этот извечный вопрос человечества?
В чем суть твоего божественного беспредела?
Никто…
Никто никогда на эти вопросы не сможет ответить…”
Старик-прислуга открыл дверь и впустил в комнату полную женщину с шалью с подносом в руках. Она молча разложила перед нами стаканы, варенье, сахар, разлила из небольшой емкости чай и покинула комнату.
Но мы не притронулись. Нас “поили” мысли.
Я вынул из кармана сверток и положил перед ним.
Спартак долго изучал предмет глазами, перед тем как дотронуться. Он выглядел рассеянным и, наверное, никак не мог осмыслить, что могло бы быть внутри этого маленького и аккуратно завязанного сверточка.
Наконец он открыл его, и на стол вывалился отрезанный от основания, почерневший и опухший палец Ашота Багдасаряна, на котором в полумраке царственно засияло великолепное кольцо, представляющее из себя