Три Л. Татьяна Буглак
его так: «Что есть помимо меня; слово "боль" абстрактное, пока я не связал его с тем плохим, что есть; значит, и другие слова можно будет связать, потом».
Он и Она любили говорить друг с другом, и тогда ему было хорошо. Но однажды они говорили так, что ему стало плохо, страшно, и почему-то вспомнилось слово «боль», хотя на самом деле боли не было. И всё же она была. Они спорили – опять новое слово, возникшее будто из ниоткуда. Говорили, что такое «друг». Это абстрактное слово, надо его запомнить. И ещё что такое «раб». О «рабе» говорила Она, а Он говорил о «друге». «Друг» было приятно, «раб» – плохо. Почему? Почему Она говорит плохо? Она ведь делала хорошо – касалась его, пела, говорила. А теперь говорит плохо. А Он – хорошо. «Друг» – это хорошо.
Он ушёл, а Она снова стала касаться его и вскоре опять запела, только почему-то не такую песню, как обычно. А он вдруг понял, что такое «ладони»: Она касалась именно их. Но почему Она их делает? Они у него уже есть.
Прошло время – странное сочетание слов, хотя и не абстрактное, – и Они снова заговорили друг с другом. И больше не говорили так плохо, как в тот раз. Это хорошо.
Теперь Она почти не касалась его тела – он понял и это слово. И всё больше касалась лица. И говорила с ним, рассказывала то, что называла «историями о прошлом». Истории эти были о других, которых называют «люди». Иногда рассказы были хорошими: о тех, кто «дружит». Значит, и Она может говорить о «друге» хорошо? Другие рассказы были плохими: о том, как «люди» «убивали» друг друга. Эти слова были абстрактные, но плохие. И всё-таки когда Она говорила, было хорошо, так же, как когда говорил Он.
А всё вообще становилось плохо. Появлялись новые знания. Теперь его тело «бегало», «прыгало», «ездило на велосипеде» и даже «дралось». Он не понимал, что это означает, он знал только то, что в определённое время до него дотронутся, что-то сделают, и его тело окажется другим. И тогда надо будет думать, что нужно делать так. Его другое тело ставили на ноги (теперь он понимал, чувствовал, что это такое) и заставляли их передвигать, сначала медленно, подчиняясь кому-то, потом самому, и всё быстрее. Или «крутить педали» – тоже двигать ногами, но иначе. «Качать руки» – опускать их вниз, когда что-то тянет их вверх, или наоборот. «Давать сдачи» – это было самое сложное: когда чувствуешь прикосновение, то должен двигать руками и ногами, быстро и сильно, и во что-то ударяться. А зачем? Но если не выполнишь или выполнишь не так, будет больно. И говорить будут плохо – не Он и Она, а другие. Он называл его «другом», а с некоторых пор «Лёшей», Она – «големом» и тоже «другом», а иногда «дурачком». А эти – «болваном», «куклой» или «образцом». И постоянно повторяли: «Этот урод ничего не видит, так что можно бить как хочешь». Что значит «урод»? Он чувствовал, что это плохо, но не мог понять, почему. И что такое «видеть»? Только одно было понятно: если он правильно двигал руками и ногами, ему давали отдохнуть, а если ошибался, то делали больно. И ещё было обидно. Это слово он тоже узнал-вспомнил. Обидно, потому что тогда те,