Заманали!. Дмитрий Спиридонов
жуткий гвалт. Все кричали, а тётя Вера и папа держали тётю Любу за руки и выворачивали назад.
– Заманали! Я не хочу! Пустите, суки, больно! – бубнила она, пока ей крутили за спину руки, а дядя Боря вытаскивал у себя из брюк кожаный ремень. Ремень был как толстая длинная змея и заканчивался металлической пряжкой.
Мне стало забавно. Неужели пьяную взрослую тётю Любу сейчас отшлёпают ремнём, будто капризную дошкольницу, пока она лежит кверху попой и не может сопротивляться?
Я, конечно, ошибся. Её просто связали. Дядя Стас прыгнул на тётю Любу верхом, словно она была лошадью, и долго, тщательно связывал ей заломанные руки. Я знаю, это очень больно. Человеческие руки не приспособлены сильно загибаться за спину, тем более тётя Люба довольно толстая, и суставы у неё заплыли жиром. Мне в школе Егор Усачёв как-то заломил назад локоть, и я здорово орал на всё фойе.
Пленная тётя Люба без конца повторяла, что её «заманали» и похабно ругалась на тётю Стеллу, хотя той даже не было в комнате. Соперница тёти Любы попискивала где-то в коридоре, предлагая вызвать для «ненормальной Журавлёвой» милицию с наручниками или санитаров со смирительной рубашкой.
– Сами справимся, – сказал дядя Стас и налёг на руки тёти Любы, чтоб ей было больнее.
Плечи и локти скрученной тёти Любы Журавлёвой топорщились кверху, словно крылья сказочной птицы Рух. Дядя Стас продевал ей концы ремня между запястьями и каждый раз поддёргивал, чтобы схватилось потуже, а тётя Люба визжала до хрипоты и болтала в воздухе ногами.
Будь она худенькой как тётя Настя, ей бы, наверное, удалось выскользнуть из-под дяди Стаса. Но тётя Люба весит больше трактора и не умеет бороться в партере. Каждая её ляжка толщиной почти с меня. Лимонадные колготки тёти Любы Журавлёвой чудом не лопались на заду. По капроновой поверхности бегали яркие блики, упругая синтетика пела и поскрипывала, будто корабельный такелаж во время восьмибалльного шторма.
Гости цепко держали пленницу за скользкие икры, чтобы поменьше пиналась и не мешала себя связывать. Тётя Люба обзывала их свиньями, гадами и вообще неприличными словами. Тогда тётя Оля заявила:
– Да заткните пасть этой подстилке, надоело!
– Сама ты подстилка штопаная! – огрызнулась снизу тётя Люба. Тушь текла с потного лица на покрывало, оставляя угольные узоры на персиково-матовых щеках. В начале вечера тётя Люба походила на мексиканку Марселу Бовио со свежим макияжем перед выходом на сцену. Теперь же она походила на Марселу Бовио, ударно отработавшую пятичасовой рок-концерт. С неё текло в три ручья.
Меня за шторой взрослые не заметили, им было не до этого. Они укрощали бешеную тётю Любу. Дядя Женя тайком лапал её за горячую капроновую попу в трусиках-скобках и думал, что никто не замечает, а я с окошка всё прекрасно видел.
– Она невменяемая. Ноги ей тоже надо смотать, и пошли уже выпьем, – сказал дядя Гена и достал из штанов свой ремень.
Вопреки рекомендации тёти Оли рот тёте Любе не заткнули. Дядя Боря убедил всех, что забивать женский рот кляпом