Чумные ночи. Орхан Памук
из них мог прийти в город, чтобы продать яиц, случайно увидеть Бонковского в Вавле и куда-нибудь его заманить. Я намекнул своему дорогому другу, что ему следовало бы сходить в Герме и Вавлу, посмотреть, что там и как. Убийцам, очевидно, это было известно, потому-то они и подбросили труп сюда, рассчитывая, что меня заподозрят.
– Да, вы один из подозреваемых, – подтвердил доктор Нури.
– Но это все подстроено, – вознегодовал аптекарь и повернулся за поддержкой к доктору Илиасу.
– Я предупреждал его, чтобы он не ходил в те кварталы один, – заговорил тот. – Раньше, в других городах, где мы боролись с заразой, Бонковскому-паше уже случалось ходить по улицам, если он не был удовлетворен тем, что ему показывали люди губернатора или глава карантинной службы.
– Зачем?
– На самом деле ведь ни одному губернатору или мутасаррыфу, ни одному богачу, торговцу не хочется, чтобы вводили карантин. Никто не расположен признавать, что всегдашняя привольная жизнь закончилась и он может даже умереть. Люди сопротивляются карантинным мерам, нарушающим их покой, отрицают, что вокруг гибнут им подобные, даже злятся на умирающих. Но, видя перед собой знаменитого главного санитарного инспектора и его помощника, они понимали, что положение дел и в самом деле очень серьезное, раз это заметили из Стамбула. Но здесь вышло иначе. Здесь нам не дали ни с кем встретиться.
– Эти меры были приняты по настоянию его величества, – напомнил дамат Нури.
– Бонковского-пашу весьма обеспокоили эти меры, – вставил аптекарь Никифорос. – Остров, где скрывают случаи смерти и замалчивают вспышку эпидемии, очень сложно подготовить к введению карантина. Тем более что здесь существует сила, готовая убивать карантинных врачей. Все мы теперь вправе страшиться следующего убийства.
– Не бойтесь! – успокоил фармацевта дамат Нури.
От этих опасений аптекаря и доктора Илиаса ему сделалось не по себе, даже как-то совестно: он чувствовал, что греки правы и у них куда больше оснований опасаться за свою жизнь, чем у мусульман. Поскольку эта книга, в конце концов, сочинение историческое, я не вижу ни малейших препятствий для того, чтобы уже сейчас сказать: интуиция не обманула дамата Нури и читателям, увы, предстоит увидеть, что не только аптекарь Никифорос и доктор Илиас, но также стамбульский художник будут убиты по политическим мотивам.
Фармацевт перевел разговор на достоинства своих товаров, образцы которых собирался подарить доктору Нури, и, обратив его внимание на этикетки «La Rose du Minguère» и «La Rose du Levant», завел, как и замыслил заранее, речь о друге юности Бонковского, художнике-армянине Осгане Калемджияне, а заодно и о полотнище, конфискованном Сами-пашой.
– Подумайте только, господин губернатор вообразил, что это флаг!
В тот день, вернувшись в резиденцию губернатора, врачи встретились с Сами-пашой, и этот последний сухо объявил им, что рекламный стяг аптекаря Никифороса будет возвращен владельцу, как только Карантинный комитет соберется на заседание.