Штурмовая группа. Взять Берлин!. Владимир Першанин
настаивал вежливый начштаба.
– Нельзя! – выкрикнул, теряя терпение, Ольхов. – Оставьте фрицам хоть что-нибудь для раздумья. Они и так обо всем догадываются. Ждут не дождутся, когда мы в их мешок залезем.
– Не надо так мрачно. Почему мешок?
Василий бросил трубку и заковыристо выругался.
Ординарец Антюфеев понимающе кивнул:
– Может, сто граммов, Василий Николаевич? И перекусите немного.
Выпив из кружки разбавленного спирта, Ольхов нехотя пожевал хлеба с тушенкой. Спросил, глядя в сторону:
– Как настроение у людей?
– Лучше некуда. И хуже тоже. В общем, на нуле. Здесь полк с тяжелыми гаубицами нужен, чтобы укрепления как следует встряхнуть. Сунемся мы с нашими малыми силами – как куропаток всех перебьют.
– Поэтому будем сначала башню брать. С нее прорыв поддержим.
– Башня… она как скала торчит. А если не возьмем?
– Знаешь, Николай, – вконец разозлился Ольхов. – Спасибо за сто граммов, но помолчи и дай мне отдохнуть.
Ординарец вздохнул и грустно покачал головой:
– Эх, Василий Николаевич. Не верю я, что до победы доживу. Берлин уже на горизонте, а тут этот проклятый замок-ловушка. Ешьте вы тушенку, а я автомат вам почищу и смажу. Небось опять в гущу полезете?
– Куда-нибудь полезу. Да не кисни ты, Николай. Бывали и хуже переделки. Выкарабкаемся.
– Всем бы такую уверенность. А то некоторые уже письма прощальные домой пишут.
– Ну и зря. Только жен и матерей тревожить. Ты хоть этой дурью не майся.
Ординарец ничего не ответил. В удачный исход ночного боя он верил мало.
Савелий Грач был ровесником Василия Ольхова. Двадцать шесть стукнуло в марте. Оба родились в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Тогда людей гораздо больше умирало, чем рождалось. Гражданская война, голодуха, тиф.
Савелия жизнь крепко потрепала, впрочем, как и все то поколение. Едва не помер в двадцать первом году, когда в Поволжье начался невиданный до того мор. Неурожай, не засеянные после войны поля, вспыхнувший с новой силой тиф уносили людей сотнями тысяч.
Савелия спасло то, что мать, красивая и решительная женщина, пошла в помощницы (да и в любовницы) к хозяину мельницы. Хлеб ценился дороже всего. Отдавали за пакет муки семейные драгоценности, золото, последние сапоги.
Мельник раздулся от такой жизни, как паук. Возле него выжила мать Савелия и сестренка со старшим братом Иваном. Только удачи это золото да ценности мельнику не принесли. Заезжая банда перетрясла мельницу, дом и все амбары снизу доверху.
Убили мельника, его старую жену и мать Савелия. Детей пощадили. Выросли все трое в разных приютах. Иван, старший, когда пошел работать, забрал к себе сестренку Таню и сопливого еще Савку. Считай, поднял на ноги.
Савелий с четырнадцати лет работал в Сталинградском порту. Вначале мальцом на побегушках, а спустя года полтора был принят в бригаду грузчиков. Грузили и разгружали все подряд, но особенно тяжелой была разгрузка мешков с мукой и солью.
Чувалы