Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века. Геннадий Седов
ходу тарталетку с грибной начинкой, устремился к роялю. Поднял крышку, ударил, стоя, по клавишам, сыграл первые такты простенького венского вальса.
– Танцуем, господа! – выкрикнул. – Кавалеры приглашают дам!
Уступил, поклонившись, место у рояля хозяйке, кинулся в круг, перехватил у товарища Герасима запыхавшуюся Катеньку, завертел, закружил.
Энергии этого человека можно было позавидовать. Откупоривал бутылки с шампанским, произносил тосты. Ввязался в спор между Парфиановичем и старшим из братьев Агаповых по поводу войны с Японией. Уверял, что отступление к Мукдену приведет к краху всей кампании, назвал начальника Квантунского укрепленного района генерал-лейтенанта Стесселя бездарем и трусом. Пил за двоих, не пьянел. Попросил принести моток ниток, показывал Катеньке, как завязывать и развязывать сложные морские узлы, талантливо подражал грассированию городского головы Карела Чапского.
В Минске Любанский слыл знаменитостью. Богатый помещик, предприниматель, меценат. Владел имением, фольварком Веселовка в пятой полицейской части города, винокуренным заводом. Не мог ни минуты просидеть без дела. Устраивал в имении Лошица шумные празднества, зазывал гостей, сам был большой любитель гостевать. Возглавлял общество минских велосипедистов, присутствовал на скачках, состязаниях пловцов, учениях пожарной команды. Убежденный либерал, оратор, активно участвовал в общественной жизни Минска. Заседал в городской Думе, продвигал жизненно важные для горожан проекты: сооружение дамб на Вислочи и притоках для предотвращения паводковых наводнений, строительство водопровода, прокладка мостовых и тротуаров в рабочих кварталах – Пересыпи, Ляховке, Комаровке, Серебрянке. Стучал кулаком, выступая с трибуны, уличал косных коллег в равнодушии к народным чаяниям и нуждам. Проявлял временами слабость, шел по доброте натуры на компромиссы. Вносил по просьбе давних приятельниц сестер Измайлович небольшие суммы в эсерскую казну, вздыхал, раскошеливаясь, старался не думать, на что пойдут пожертвованные рубли.
– Люблю поздние ужины, – благодушествовал, раскинувшись на диване. – В гостеприимном доме, среди симпатичных, интеллигентных людей. Слушать музыку, говорить о прекрасном. Книгах, поэзии, чувствах к женщине.
– Да, да, о чувствах, миленький дядя Евстафий! – захлопала в ладоши Катя. – Пожалуйста!
– О чувствах… – Любанский покосился на куривших у подоконника Виктора и Никиту. – Без чувств мы ничто, на них замешана каждая клеточка нашего существа. Пушкинский Ленский мне ближе, чем Онегин: его чувства, на мой взгляд, мудрее холодного онегинского ума… Я часто думаю в последнее время. Закончится наше страшное русское лихолетье. Войны, смуты, непрекращающееся, губительное самоуничтожение нации. Из-за узости взглядов, недомыслия, по-разному понятых идеалов. Повального, всеобщего огрубения душ. Накричимся мы вдосталь, народные витии, бомб набросаемся, кровушкой русской землю польем. Опомнимся, схватимся за голову. Соберемся на всероссийское примирительное вече…
– Фи, опять политика! –