Пазл. Юрий Горюхин
на еврея, тоже приостановился: “А вдруг?” Финн встал рядом:
“Вы че?” “Измена”, – подумал “беглец с Дона” и поднял коня на дыбы, “башкирец” потрогал рукой не так давно вырванные палачом ноздри и сбавил шаг, один калмык, повизгивая и покрикивая, догонял беглецов. Поравнялся калмык с Мугусюмкой, взмахнул тесаком над его головой.
“Неужто не поможешь, Урал-батыр?” – прошептал Мугусюмка.
“Й-и!” – взвизгнул калмык и провалился вместе с лошадью в карстовый провал Черкалихинской горы.
В утренних сумерках прискакали к кремлю голый Горюшко, голый Мугусюмка и почти потерявшая рассудок Маруся.
Воевода в трясущиеся руки дочку принял, в покои увел, Горюшку через третьего слугу поблагодарил, передать велел, что если тот найдет сундучок, который он разбойникам отдал, то может взять себе оттуда четверть, а то и треть содержимого.
Стала Маруся жить под усиленной охраной, женихов дожидаться. Но то ли не спешили женихи свататься после разбойников, то ли не могла забыть Маруся неказистое, блестящее в лунном свете тело Горюшки, измазанное бараньим жиром, – не вышла она замуж. И, как у незамужних тогда водилось, ушла дочь воеводы в монастырь».
Что, и Маруся тоже? Признаться, думал, ее Горюшке отдадут с полцарством в придачу. Но прадед пометочек на полях не делает, внимания на меня не обращает:
«С тех пор овраги и холм между ними в память о пленении дочери воеводы Черкалова и спасшем ее Горюшке-Горюхине стали звать Черкалихиными».
Ну-ну! Как нынче говорится: без комментариев!
«А верного товарища Горюшки Мугусюмку никак не отметили, только калмык оставил на его теле еще один шрам, но Мугусюмка не обиделся, лишь предположил как-то за самоваром у Горюшки, что когда-нибудь и какого-нибудь выдающегося башкира увековечат на Черкалихинской горе. Словно в Белую Воложку глядел Мугусюмка – взошел чугунной поступью на Черкалихинскую гору богатырский жеребец с красавцем Салаватом в седле!»
По-моему, пора переворачивать страничку!
История 5
«В прошлой главе, Егорий, мы назад вернулись, в этой давай вперед забежим. 23 мая 1759 года разразилась над Уфой гроза несусветная, грохотало так, что дубовые крепостные стены дрожали, велик был гнев божий! Попала одна из молний в главную Михайловскую башню Старого кремля, и выгорел город почти дотла! Остались только стены Нового острога, который к тому времени, слава богу, возвели.
Так приказало жить детище Ивана Нагого, впрочем, от Большой крепости сегодня тоже ничего не осталось. Но философствовать не будем, чать не соломоны. Прошло после того пожара каких-то восемь лет, поехала, если помнишь по моим прошлым историям, Екатерина Великая со светлейшим князем Потемкиным из Москвы в Белебей».
– В Белебей? – аж вздрогнул, подбородок от груди оторвал, сонный глаз кулаком протер.
«Шучу, Егор Саныч, в Казань, конечно! Но мимо Белебея все же.
Потемкин об уфимском пожаре, разумеется, знал, на пепелище царицу не повез. Знали и уфимцы, что Григорий