Штамм. Начало. Чак Хоган
проходил табор, и цыгане, продавая свои диковинные товары, рассказывали о всяких странностях, происходящих возле замка. О появляющихся там духах и привидениях. О великане, который, словно бог ночи, бродит по залитой лунным светом земле. Именно цыгане предупреждали нас: «Ешьте больше и набирайтесь сил… иначе Сарду доберется до вас». Вот почему это такая важная история, Авраам. Ess gezunterhait – ешь на здоровье. Ешь и набирайся сил. Не оставляй в миске ни капельки. Иначе он придет.
Бабушка вернулась из своих воспоминаний, словно вышла из темноты на свет, и ее глаза снова заблестели.
– Иначе придет Сарду. Тук-тук-тук.
Мальчик доел все, до последнего волоконца капусты, до последнего кусочка свеклы. Миска опорожнилась, история закончилась, зато заполнились желудок и голова, да и в сердце не осталось пустого уголка. Бобе была довольна, и в лице ее на Авраама глядела вся любовь, какая только бывает на свете.
В такие моменты, принадлежавшие только им, и никому другому, они, сидя за шатким семейным столом, беседовали на равных, несмотря на целое поколение между ними, и делили между собой пищу сердца и пищу души.
Десятью годами позже семье Сетракян пришлось покинуть и собственную столярную мастерскую, и саму деревню. Причем изгнал их не Сарду. Их изгнали немцы. В дом Сетракянов определили на постой офицера, и этот человек, смягчившись бесхитростным гостеприимством хозяев, которые разделили с ним хлеб за тем самым шатким столом, однажды вечером предупредил, что им лучше не являться утром на сбор, объявленный на железнодорожной станции, а под покровом ночи покинуть дом и деревню.
И они ушли, вся разросшаяся семья Сетракян – было их уже восемь человек, – ушли в ночь, в поля и леса, взяв с собой все, что смогли унести. Вот только бобе их задерживала, потому что не могла быстро передвигаться. Хуже того – она знала, что задерживает, знала, что ее медлительность ставит под удар всю семью, кляла себя и свои старые больные ноги. В конце концов все остальные члены семьи ушли вперед. Все, кроме Авраама – теперь уже сильного, подающего надежды юноши, резчика по дереву, весьма искусного даже в столь молодом возрасте, ревностного читателя Талмуда, особо интересовавшегося Книгой Зогар[3] и тайнами еврейского мистицизма, – Авраам остался с бабушкой. Когда до них дошла весть, что остальных членов семьи арестовали в ближайшем городке и запихнули в поезд, отправлявшийся в Польшу, бобе, терзаемая чувством вины, принялась настаивать, что ради спасения Авраама она тоже должна сдаться немцам.
– А ты беги, Авраам. Беги от нацистов. Беги, как от Сарду. Спасайся!
Но Авраам не побежал. Он не хотел расставаться с бабушкой.
А утром Авраам нашел свою бобе на полу возле кровати в доме, где сжалившийся над беглецами хозяин позволил им передохнуть в пути. Бабушка свалилась с постели ночью. Кожа на ее губах была угольно-черной и отслаивалась, и глотка тоже почернела настолько, что это было видно снаружи по темному горлу, – бобе умерла,