«Футляр времени», или Хроники одной хрени. Игорь Александрович Веселов
не было. Мальчишки, даже старшеклассники – на ее, какое-то независимое, дружелюбие, притом, без малейшей тени кокетства. Для этой пятнадцатилетней девчонки индивидуальность, которая никак не выпячена, органична.
Высокий, статный мальчик Борисов, признанный заводила, так весь и напрягся, а через месяц понял – влюбился.
Когда их взгляды, нечаянно, пересекались, Женька быстро отводил глаза, ладони потели, и пересыхало во рту. Первым боялся с ней заговорить и ненавидел себя за это.
Зелень зрачков, рыжая челка, ее улыбка–вопрос – сводят парня с ума. Интеллигентный, пользующийся вниманием у сверстниц, стал грубым и несдержанным с окружающими. Гормоны играли безудержно.
Целых два года прожиты в состоянии влюбленной робости и кретинизма.
И вот между ними происходит объяснение – с Иркиными пунцовыми щеками и холодным потом на Женькином лбу. Случилось это в слякотную новогоднюю ночь, которую отмечали в Андрюхиной большой профессорской квартире.
Тихий в проявлении своих чувств стратег просит Мастера решить тактическую задачу – создать условия некой интимной кулуарности для пылких признаний.
Друг не подвел. Итогом его дипломатических ухищрений стало: свободная от родителей «хата» плюс камерная компания из двух, незнакомых Жеке, девиц, конечно Боба, теоретически обсватаной пары и самого Андрюши.
И оказалось все просто. Сразу, после речи Брежнева и боя курантов, Ириска, так он ее, иногда, называл про себя, прильнула горячими губами к его уху:
– Какой же ты все-таки дурак! – а таковым Жека готов быть всю жизнь – лишь бы с ней рядом.
И, как ему до этого казалось, безответные страдания вмиг превратились во всепоглощающую чувственную взаимность двух юных.
А «это» случилось почти сразу – в те зимние каникулы. Бабушка уехала в гости к подруге. Путаясь в одеждах они упали на предательски скрипучий диван.
Были целомудренно неумелы и стеснительны.
У Иры закрыты глаза, только длинные ресницы дрожат. Кажется, они вот-вот порхнут бабочкой.
Потом она тихо плакала, положив свою гриву волос на его еще безрастительную грудь.
Смотрел на ее чуть вздрагивающее худенькое плечо и одновременно испытывал непонятную щемящую грусть, мужскую гордость, что он – первый, и уверенность – уж точно будет единственным.
В тишине комнаты звонко тикал старый будильник – начал отсчитывать их время быть вместе.
И побежали дни, как тогда казалось, взрослой жизни. Борисов помнит – радость тугим узлом стояла в горле, аж трудно дышать. А еще вяло старались скрыть то, что смотря на их лица, вряд ли можно спрятать – выражения счастья, будто стеснялись его немного.
Все вокруг улыбалось им: студеное солнце, весенняя промозглость, лужи на выщербленном асфальте. Много позже пришло осознание – по яркости впечатлений и эмоций всполох юношеской, по-настоящему, любви сопоставим, разве что, с рождением собственного первенца.
В тот период он как бы «заточен» на прекрасность своего будущего.
________________________//______________________________
Бомж Евгений сидит на деревянном ящике, низко опустив голову,