Не сдохнут только одиночки. Екатерина Крапивенцева
как-нибудь выбрать время и поговорить с ней по душам, объяснить, что она не обуза, а гость, пусть и слегка нежданный. Но не раньше, чем она допечёт свои прекрасные блины.
Полистав смартфон, я наткнулась на два пропущенных вызова. От Петренко и (о, боги!) от Чумакова.
«Значит, он жив. Это не может не радовать. – Волна тепла захлестнула меня, и я откинулась в кресле, испытывая непередаваемое облегчение. – А раз уж нам приходится выживать в столь чёрное время, Господи, я обещаю радоваться мелочам, не киснуть, ничего не бояться и не уходить в депрессию. Просто спасибо Тебе за то, что Ты спас хорошего человека. И пусть я не совсем каноничная христианка. Точнее, я вообще не уверена, что отношу себя к какой-то конкретной конфессии. Но я благодарю Тебя за то, что в этой жизни ещё случаются небольшие чудеса, способные изменить пусть и не весь мир, но конкретный, небольшой островок человеческой души».
Можно сказать, что впервые за много лет, я то ли помолилась, то ли исповедовалась про себя, обращаясь к чему-то великому, необъяснимому, иррациональному серьёзно, без желания это высмеять. И тяжеленный камень сомнений, застрявший на долгие годы в моей душе, рассыпался, превратившись в сладкую вату и сахарную пыль. Весь мой рационализм сдуло ветром перемен с налётом надежды на лучшее… А я думала, что давно не способна на такие вот «женские» эмоции.
Вообще, странно, как органично я себя ощущаю в образовавшейся компании. Всю жизнь я оставалась одиночкой. У меня нет друзей, и я крайне сложно схожусь с людьми. По пальцам одной руки могу пересчитать людей, общение с которыми не приносит мне выгорания. Поэтому, добровольное затворничество, фриланс и книги стали моим спасением от этого мира – доспехом от обыденности и одиночества среди людей.
Я абсолютно не умею презентовать себя. Мои суждения – оценочны и субъективны. Шутки – зачастую язвительны и могут задеть. Всю жизнь я не чувствовала себя «своей» даже рядом с близкими и бежала от социума в зону комфорта, чтобы на пороге апокалипсиса наконец осознать, что есть в этом мире существа (кроме кота), с которыми мне может быть комфортно. Вот так, с первого раза, не смотря на всю нашу разность. Ведь они принимают меня такой, какая я есть, даже если по первости я притворяюсь табуреткой, раздуваюсь, как рыба Фугу или выдаю шутку на грани приличия… Вспомнив о Петренко, я рассмеялась.
Поразмыслив ещё минут пять, я набрала Чумакова.
– Доброго дня, Варвара Захаровна. Как жизнь молодая? – Услышала я знакомый, спокойный голос. – Не хочу сгущать краски, но скоро полиция как орган…
– …отвалится? – Не сдержавшись, «прыснула» я. Волнение взяло своё, и в меня вселился дух клоуна. Скверного, скажу я вам…
Лейтенант немного смутился и, засопев в трубку, продолжил:
– Как внутренний орган…
– Откажет? – Снова прервала я Чумакова, уже откровенно заржав.
– Да что же Вы меня перебиваете, Лопухина? – Возмутился лейтенант. – Я Вам пытаюсь тут серьёзные вещи донести. Как внутренний орган централизованной системы исполнительной