Шуты гороховые. Картинки с натуры. Николай Лейкин
топчешься, словно слепая в бане! Решай! С людей четвертак аршин, а с тебя двугривенный.
– Да мне бы, миленький, волдыриками хотелось, а чтоб на волдырике жук…
Приказчик выходит из терпения.
– Волдыриками! Вот как хвачу куском по затылку!.. Вчерашнего дня, видно, требуется!..
– Земляк, земляк! Что ты! Мы купим! – останавливают его мужики.
– Купим! С собой ли деньги-то? Лешие эдакие! Черти! Право, черти! Вы думаете, здесь деревня? Здесь Санкт-Питербурх!
– Ну, режь, режь пять аршин на полечку! Вишь, как раскудахтался!
Входит нарядная дама. У дверей останавливается ливрейный гайдук с покупками.
– Нет ли у вас платков, какие обыкновенно простолюдины покупают? – говорит она. – Я всегда беру в английском магазине, но мне сказали, что у вас дешевле. Знаете, эдакую безвкусицу… Чтоб и зелень, и желтизна, и красный цвет…
– Есть, ваше превосходительство, – отвечает приказчик, наклоняя голову набок и из учтивости как-то проглатывая слова.
– Понимаете, что-нибудь азиатское…
– Поняли, ваше сиятельство!
– Чтобы разительно действовало на грубый вкус мужика…
– Будьте покойны, ваша светлость! Пожалуйте!
– Доброты не надо, краски могут быть линючие, только бы подешевле…
– В самый раз будут. Пожалуйте!
– Ежели шерстяные, то могут быть и молью съедены…
– Потрафим! Пожалуйте!
– Мне, знаете, кухонную прислугу и дворников к празднику наградить, так чтобы им нравилось.
– Останутся довольны! Пожалуйте.
Приказчик выкидывает на прилавок платки. Дама вооружается лорнетом и начинает рассматривать товар. Гайдук косится и отдувается. Лавочный хозяин дает мальчишке подзатыльник и кивает на даму. Мальчишка бросается со всех ног и подает даме стул.
Канун Пасхи
Страстная суббота. Десятый час вечера. В квартире многосемейного купца Треухова пахнет запеченной ветчиной, лампадками. В гостиной, перед простеночным зеркалом, стоит лукошко с окрашенными яйцами, четверговая жженая соль в банке, пасха с изюмом и кулич с бумажным розаном. Лавочные мальчишки собираются все это нести святить, приютились в прихожей перед зеркалом и усердно мажут себе головы деревянным маслом. Сама, то есть хозяйка, суетится с кухаркой в кухне около печки и торопливо говорит ей:
– Ну уж это ты, Матренушка, справь как следует, а меня пусти одеваться! Того и гляди, к заутрене опоздаешь.
Около нее, держась за подол платья, стоит ее маленький сынишка и облизывается.
– Мама, дай мне кусочек… – упрашивает он.
– Нельзя, душенька, грешно теперь – это скоромное; потерпи до утра, а то поп заставит себя на кочерге возить.
Хозяйские дочки то и дело перебегают залу, держа над головами по вороху туго накрахмаленных юбок.
– Ты будешь после заутрени с приказчиком Иваном христосоваться? – спрашивает одна сестра другую.
– Ни за что на свете! Мне стыдно. Он