Война девочки Саши. Павел Гушинец
мне букетик астр и духи французские.
А мне неудобно, не привыкла я к подаркам.
– Ну что вы, – говорю. – Не нужно. И тут она строго так говорит:
– Доктор, вы дурно воспитаны. Дают – берите, не ломайтесь.
И я взяла. Я теперь тоже хожу, приношу иногда коллегам что-то. И понимаю, как это хорошо, когда твой искренний подарок берут и не отвергают. Как молодёжь нынче говорит, не выпендриваются.
Я маме жаловалась:
– Что мне всё конфеты носят? Я столько конфет не ем, и девать их уже некуда, весь кабинет завален. Лучше бы книгу принесли, книг у меня мало.
А моя мудрая мама отвечала:
– Так разве они знают, какую ты книгу читала, а какую нет. А конфеты все любят.
С этими конфетами однажды казус случился. Подарили мне коробку, приношу домой, открываю, а там 25 рублей. Какой ужас!
Побежала вечером по темноте обратно в больницу, отдала пациенту эти деньги. Ещё и отчитала его. Глупая была, принципиальная.
Уже в девяностые в Минске я работала заведующей отделением. Так лечилась у меня женщина из деревни. Выздоровела, пришла благодарить. И принесла с собой огромный мешок.
– Что это? – спрашиваю.
– Курыцы, – говорит женщина. – Добрыя курыцы, свае. Бярыце. Стою как дура с мешком этих кур потрошёных, пациентка убежала.
Вызвала её лечащего врача Галю. Та заходит в кабинет. Открываю мешок.
– Бери, – говорю. – Половина твоя.
– Зачем это? – удивляется Галина.
– Ты пациентку лечила, заслуга твоя. Поэтому бери без разговоров.
Придёт после меня другая заведующая, делиться не будет.
Приходилось и психологом работать. Однажды пришла ко мне пациентка вся в слезах и соплях. У неё операция на носу, а она в депрессии, рыдает, боится. Сажаю её в кресло. Рыдает:
– Мне так пло-о-охо!
Утешаю, по плечу глажу. Не помогает. А мне накануне пациентка гладиолусы подарила. Так я этот букет протягиваю рыдающей:
– Возьмите. Вы такая красивая, как эти цветы. И имя у вас красивое.
– Ой, – растерялась рёва. – Спасибо. Только что я мужу скажу? Он придёт, увидит цветы, приревнует ещё.
– Скажете, что я подарила!
Заулыбалась, реветь перестала. И операция хорошо прошла.
В 1962 году работала я в госпитале на правом берегу Невы, и была у меня страшная ночь в отделении, когда за несколько часов умерли сразу три пациента. Часов в одиннадцать – инфаркт, в полночь – профузное кровотечение при раке лёгких.
Особенно вот это кровотечение запомнилось. Я с тех пор долго не могла смотреть на сок чёрной смородины, хотя раньше любила его. Всё вспоминала, как пациент перегнулся через бортик кровати, у него изо рта хлынула чёрная кровь, а через минуту он уже перестал дышать. К часу ночи я уже издёрганная вся, чуть не плачу. Захожу в палату, как в тумане, пациент меня зовёт. Мужчина лет пятидесяти у самого окна.
– Плохо мне, – говорит. – Давление, наверное.
Меряю ему давление. 170/100. Действительно высокое. А тогда при таком диагнозе ещё принято было делать кровопускание. Я командую