Сборник маленьких рассказов. Алена Воронина
уже. Или может блеклый свет лампочки под потолком кухни создавал такое впечатление.
Следователь тщательно вытер руки полотенцем и перебрался с шаткого стула на диван. Дневник освободился от пленки. Его все равно читать, почему бы и не сейчас? Хорошая вещь, на самом деле! Для таких, как Илья. Многое может рассказать. Но представить себе, что его мысли кто-то прочитает, самому Тихомирову было неприятно. Хотя вряд ли бы кто продрался сквозь тонны мата. Да и о чем ему писать? О работе, ссорах?
В тетрадке, в отличии от этюдника, еще было достаточно пустых листов, чтобы писать о хорошем, а получается, что больше некому. На последней странице запись была сделана позавчера.
«Артур прилетел, не отстает, все хочет услышать то, что сам себе придумал. А я устала. От него и ото всех. Мне не закончить картину до выставки, я просто не нахожу в себе сил писать радость, и понимаю, что сейчас она больше похожа на мой замысел, чем если бы вся лучилась яркими штрихами гнусного и лживого оптимизма. Все надо видеть в истинном свете, правда, Илюш?»
Следователь едва не выронил толстую тетрадь. Ветер хлестнул в окно дождевой водой.
Из дневника выскользнула помятая глянцевая брошюрка с заломленными углами.
«Выставка художницы Елены Ветровой, 2002 год «Как могу, я пишу любовь»
На обложке одна из картин автора: залитый теплыми солнечными лучами, знакомый очертаниями город, набережная, изгиб реки, замершие у парапетов парочки, дети, и все это с высоты птичьего полета с крылом, прорисованным до волоска.
Илья в живописи не понимал, но то, что от картины веяло теплом, радостью почувствовал. Тот, кто рисовал – любил свой город, любил мир.
В поисковике забито имя.
«Хелен Джонсон, в девичестве Елена Ветрова, российская и британская художница, в настоящее время живет и работает в Лондоне. Замужем за британским бизнесменом, Артуром Джонсоном. Номинант… Лауреат… Теплые тона… На фоне грубой современности… Позитивный взгляд…»
В статью была включена фотография, где убитая и ее убийца стоят, улыбаясь на камеру.
Нежный овал лица, рыжие непослушные кудряшки, яркие глаза, в них улыбка и тепло и… какая-то беззащитность.
– За что же он тебя так, Лена?
***
Утро не сильно отличалось от ночи, толстенные осенние тучи заволокли небо, не пропуская и лучика, от чего мир погряз в сумерках, и хочется зажечь побольше света, чтобы выдернуть себя из этого зыбкого серо-сизого тумана.
Илья поежился и, дотянувшись до куртки, висевшей на спинке стула, накинул ее поверх пледа, в который укутался, не раздеваясь.
Согрела не тонкая кожанка, а ее тяжесть, и сон, который еще не отпустил, опять окружил, захватил в свой плен, погрузил на такую глубину, откуда по своей воле и своими силами человеку не выбраться. Жалко, что это глубина не дарила покоя, наоборот, она тревожила. Заставляла крутиться на диване в надежде убежать от мыслей.
Пол ночи Илья читал дневник, почему-то начав именно с конца, может из-за обращенного будто к нему вопроса погибшей,