Святой Грааль. Юрий Никитин
тяжело полез наверх. Кровь уже остановилась, но чувствовал себя таким слабым, что не отбился бы и от воробья. Менестреля не сумел бы похоронить по-европейски, даже если бы хотел. К счастью, по законам огнепоклонников их нельзя закапывать в землю, сжигать, бросать в воду – все четыре стихии священны, осквернять трупами нельзя, мертвое тело надлежит оставлять открыто, дабы хищные птицы и звери похоронили мертвеца в своих желудках, а мелочи доедят муравьи и жуки.
Он дважды терял сознание, пока добрался до шалаша. Рой зеленых мух сплошным одеялом покрыл труп Ганима и арбалетчика, к ним уже проторили дороги крупные желтые муравьи. К трупам они бежали с поджатыми брюшками, а обратно – с раздутыми. В крохотных челюстях Олег углядел красные волоконца мяса.
Кони фыркали, пятились от залитого кровью человека. Олег выгреб из тайника мешочек с золотыми монетами, кляня себя, что спрятал так глубоко, привязал поперек седла лошади Ганима, сам с великим трудом взобрался на жеребца арбалетчика.
Когда он подъезжал к воротам замка Горвеля, его ждали стражи с обнаженными мечами. Ворота торопливо распахнули, сам Горвель поспешил навстречу и помог слезть с коня. Лицо рыжебородого хозяина замка было мрачным, в глазах блистали молнии. Он сжимал кулаки, орал на стражей. Примчался Томас, уже в полных доспехах, разве что забрало не опустил. Крикнул издали тревожно:
– В сече побывал, сэр калика?.. Там еще кто-нибудь остался?
– Ваш менестрель с приятелями, – ответил Олег угрюмо. Он из последних сил боролся с дурнотой. – Но ежели горишь послушать их песни… придется идти самому. Они вряд ли скоро… вылезут из оврага.
Глава 9
У Горвеля задержались на двое суток. Хозяин замка орал, настаивал на двух неделях, ссылался на жуткую рану сэра калики, а в пирах да охотничьих забавах все быстренько залечится, однако, к его огорчению, раны язычника, кем без сомнения был этот пилигрим, затягивались по неизъяснимой милости Христа удивительно быстро. Уже наутро второго дня на месте раны багровел лишь безобразный шрам, да и тот на глазах опадал, терял синюшный оттенок, белел, начинал сливаться с остальной кожей.
Горвель посматривал на калику исподлобья. Все было ясно в его мире, но с приходом боевого друга сэра Томаса и языческого паломника начались странности. Исчез менестрель, внезапно оказался вовсе не менестрелем, а наемным убийцей… Впрочем, он же в самом деле был замечательным менестрелем! Пусть он, сэр Горвель, меднолобый дурень, не разбирается в поэзии, но и леди Ровега заслушивалась песнями этого странного певца-наемника… Но и леди Ровега может ошибаться – женщина! – однако и другие владетельные рыцари одаривали его за песни, переманивали друг у друга! Невозможно понять, что заставило изнеженного менестреля оставить теплое место у камина, уйти в ночь в охоте за незнакомым человеком.
А этот мирный паломник вызывает еще больше вопросов. Если на нем так быстро рассасываются шрамы, то чистая кожа еще не доказательство, что на ней уже не рассосались шрамы пострашнее, полученные в странствиях. А кто получает боевые раны, тот обычно знает,