Индиговый ученик. Вера Петрук
кабине. «Ничего, – успокоил он себя, – как только доктора вернут мне зрение, я заберу Дарсалама из Ярла и отправлюсь на побережье. Мы проскачем с ним до самого Гиленпесса, и никто нас не остановит». Это было похоже на то, как если бы он убеждал себя в том, что зима кончится послезавтра, а на следующей неделе в садах Согдианы зацветут лилии.
Среди стука колес и лошадиных копыт Арлинг не сразу различил вечерний шум улиц. Голоса прохожих, свист ветра, грохот кортежей и вовсе странные звуки, которые, казалось, доносились из самого ада, лились непрерывным потоком, изредка врываясь в приоткрытое окно кареты. Они были похожи на холодный дождь, который зарядил с самого утра, превратившись в навязчивый шум на весь день. Крики, лай, визг, хохот, свист, невнятный говор – все смешалось в хаос, то достигая невыносимого крещендо, то обрываясь в тишину, которая на миг обволакивала его, чтобы тут же смениться новым всплеском дьявольской какофонии.
– Сейчас повернем на Осеннюю улицу, – любезно подсказал Бардарон. – Впереди нас карета Клоберов. Тоже, наверное, на маскарад едут. После того как старшего Клобера едва не утопили в заливе, все их слуги носят оружие даже на праздники. У кучера клинок с такой здоровенной гардой, что у него рука не опускается. Спорю, что он его ни разу из ножен не доставал. А вот и Осенняя… Все, как обычно. Фонари уже зажгли, но лавки еще открыты. Народ бродит, шлюхи на работу вышли. Вон та, рыжая, очень ничего. Правда, ноги кривые, но красоток здесь найти трудно. Красоту нужно в Нижнем Переулке искать. Там такие девицы, что этим стоять рядом стыдно будет. Я вот недавно…
– Мимо Музея Искусств едем, – неожиданно прервал его Холгер. Он сидел напротив, и Регарди почувствовал на своем лице дыхание старика – тот подался вперед, чтобы Арлингу было лучше слышно. – По указанию Императора его перекрасили в красный цвет, и теперь он похож на городской цирк. Почему бы им еще и императорский дворец не покрасить? Тогда город точно станет похож на один большой плевок чахоточного. На улицах грязь и слякоть. Все в сапогах, даже дамы. Проклятая погода. Я так понимаю, если снег выпал, то он должен лежать, а это, тьфу, ерунда. Ночью все замерзает, днем тает, люди только ноги ломают. Говорят, тепло в эти дни дурная примета. Зима холодная будет, кусачая…
– А вот и омелу проехали, – вдруг вставила женщина-тень, и все вздрогнули от неожиданности – говорила она редко, большей частью отмалчиваясь. У нее оказался грудной, низкий голос, который было приятно слушать. Арлингу подумалось, что она, наверное, хорошо пела.
– Дерево возле шляпного магазина заразилось омелой, – пояснила служанка. – Само почти мертво, зато улицу украшает. Все девчонки к нему бегают, чтобы с женихами целоваться. Вот и сейчас кто-то милуется. Вчера была оттепель, и снег на ветках растаял, а прошлой ночью снова замерз. Теперь все дерево, словно серебром облито. Очень красиво. Я бы тоже там постояла…
Женщина замолчала, и в карете повисла напряженная тишина. Арлинг