Птицы в небе. Татьяна Тихонова

      – Посмотрю, ночью-то я вообще ничего не понял.

      Парень, натянув рабочую куртку, искал что-то на стеллаже.

      – Где топор? А-а… Куда гвозди все подевались? Я же их видел на прошлой неделе. Что… парней уже звать или пока рано?

      – Зови, сегодня пойду к отцу. Деньги будут.

      – Думаешь? – Глеб обернулся и с сомнением покачал головой. – Что-то сомневаюсь я, что Михайло Игнатьев так просто отступится от своего слова.

      Игнатьев рассмеялся и поморщился от боли.

      – У него есть одно достоинство. Если на него работают, он платит.

      – Это да, не было еще ни разу, чтобы он не заплатил.

      Придавив обломком балки ткань, прикрывавшую смотровую яму, Саша стояла возле дверцы среднего люка. Тучи ползли по небу, вытрясая из себя тонны мокрого снега.

      А там, за снежной пеленой, притихший и мрачный лежал город. Грязный переулок в рабочем посёлке. Тесная конура. Вечно пьяная мать и голодная сестра. И холод, промозглый холод. Ей нельзя возвращаться, но тоскливо становилось, когда она вспоминала о матери и сестре.

      Хлопнула дверца люка, вынырнула голова Глеба, парень демонстративно отвернулся и мрачно стал осматривать то, что осталось от дирижабля.

      – Чего мёрзнешь? – будто между прочим, не оборачиваясь, спросил он. – Иди в тепло. И не злись. Не ты первая, кто нашёл здесь приют.

      – Я не злюсь, – ответила Саша, кутаясь в своё длиннющее пальто. – Сколько вас здесь живёт обычно?

      Глеб обернулся, удивлённо сморщившись.

      – А тебе зачем?

      – Ужин приготовлю.

      – О! Вот это дело! Раньше нас больше было, Димка всегда, когда затевает что-нибудь, собирает народ. В последнее время вчетвером жили, теперь вот Ильи не стало. Стало быть…

      – Стало быть, со мной четверо, – Саша пожала плечами, – а кто кроме Ильи с вами жил?

      – Хельга.

      Глеб больше ничего не сказал, а Саша не спросила.

      Помрачнела ещё больше и пошла вниз. «Стало быть, эта девица Хельга живёт здесь постоянно. Имя чудное…»