Дела семейные. Рохинтон Мистри
что остался дома. С другой стороны, ему неминуемо пришлось бы вынести все это. Он услышал, как тетя Наргеш, жена дяди Соли, спрашивает у его матери:
– Скажи мне, Джеру, он это искренне? Он действительно расстался с этой Люси Браганца?
– О да, – ответила мать. – Он дал нам слово.
Теперь миссис Котвал кинулась к нему через всю гостиную и, ущипнув за щеку, прощебетала:
– Когда непослушный мальчик становится наконец хорошим мальчиком, это двойная радость!
Ему хотелось напомнить миссис Котвал, что мальчику уже сорок два. Потом его поманила к себе тетя Наргеш. Она всегда говорила тише всех, и шум в гостиной заглушал ее голос. Она похлопала по дивану, приглашая его сесть рядом, взяла его за руку – ее собственная рука носила следы ожога, в молодости полученного на кухне, – и прошептала:
– Нет большего счастья, чем исполнить родительскую волю. Ты помни об этом, Нари.
Ее голос доносился до него будто издалека, и не было у него ни воли, ни сил, чтобы спорить. Он вспоминал, как на прошлой неделе они с Люси сидели на Брич-Кенди и смотрели на отлив. Мальчишки тащили сетку по мелководью между камней в поисках добычи, забытой безразличными волнами. Мальчишки шлепали по воде и орали, а он думал о том, как они с Люси одиннадцать лет бились, пытаясь создать себе отдельный мир. «Кокон, – говорила Люси. – Нам нужен кокон, в котором можно укрыться, а когда обе семьи забудут про наше существование, мы выйдем на свет как две сверкающие бабочки и вместе улетим…» Воспоминание на миг ослабило его решимость – правильно ли он поступает? Да. Правильно. Они были загнаны в угол своими семьями. Измучены постоянной нервотрепкой. Он напомнил себе, как безнадежно их положение. Дошло до того, что чуть не каждый вечер у них с Люси вспыхивали ссоры, для которых всякий раз находился повод. Какой смысл быть дальше вместе, позволять, чтобы любовь гибла в бесполезных перебранках? Дети возбужденно визжали, обнаружив в неводе улов, а Люси в последний раз пыталась убедить его: надо все послать к черту, вырваться из удушливого мира семейной тирании, бежать от чувства вины, от шантажа, на котором специализируются родители. Могут же они начать совместную жизнь, только они двое – и больше никого. Изо всех сил стараясь сохранить решимость, он ответил, что это уже сто раз обсуждалось, что семьи все равно затравят их, найдут способ. Единственный выход – побыстрей все кончить. «Хорошо, – сказала она, – больше нет смысла разговаривать». И ушла. Он остался сидеть у моря. А теперь, когда родители и их друзья, попивая скотч с содовой, обсуждают его будущее, ему кажется, будто он подслушивает разговоры посторонних. Они увлеченно играли в «конференцию круглого стола» – так они это назвали, – планируя его женатую жизнь с таким смаком, как обсуждали бы партию в вист или дружескую попойку.
– Есть одна проблема, – говорил мистер Бурди. – Мы, конечно, заперли конюшню и не дали вырваться коню, но теперь нужно искать кобылку.
– О чем он? – не поняла тетя Наргеш.
– Мистер Пословица считает, что жених готов, но надо найти ему невесту.
– А