Стоунхендж. Юрий Никитин
старушка.
– Садись, грей кости. Ведунья?
– Теперь уже кличут ведьмой. Народ ведать не ведает ни про веды, ни про нас, хранящих веды. И ведать не хочет.
Олег стиснул челюсти. В мир опять который раз победно входит невежество. Раньше можно было силком учить грамоте, а теперь новая вера слабых и нищих духом гласит, что именно они, слабые, грязные и невежественные, угодны новому богу. А грамота – от дьявола. Бей и жги грамотеев!
Томас смотрел с отвращением. Креститься не стал: мужчине зазорно страшиться женщины, пусть даже колдуньи, но отсел, чтобы не коснуться невзначай хотя бы железным локтем, вдруг доспех заржавеет?
Ведьма вскинула руки. В верхушках деревьев снова зашумело. Вниз с треском полетели сучья. Купцы бросились в разные стороны. Расстелилась по зеленой траве узорчатая скатерть, на землю гупнулись узкогорлые кувшины, такие Олег видел только в Элладе. Неслышно возникли две большущие братины, одна с брагой, другая с хмельным медом, посыпались ковшики, а посреди скатерки, всех раздвинув, появился жареный кабанчик с яблоком во рту.
– Язычество! – сказал Томас с отвращением. – Козни дьявола!
– Не ешь, – предложил Олег.
– Еще чего, – оскорбился Томас. – Дьявол еще подумает, что я страшусь его слуг!
Он первым вытащил кинжал, узкий и очень острый, только им можно добить сбитого с коня рыцаря, просунув острие в щель решетки забрала, с наслаждением вонзил в кабанчика, словно лишал жизни сарацина. Пахнуло ароматным мясом. Кабанчик был молодой, сочный. Похоже, даже не лесной, а откормленный в тепле и холе молоком и свежим хлебом.
Олег, посмеиваясь, таскал из огня ломти жареного мяса. Купцы, переглянувшись, потянулись за ковшиками. Старший украдкой спрятал нательный крестик поглубже, тут же одной рукой зачерпнул бражки, другой принял от Олега кус мяса. Пригубил, прислушался, на лице появилась довольная улыбка.
Купцы ели и пили ведьмино угощение сперва опасливо, но когда хмель ударил в голову, у костра пили и орали песни уже прирожденные язычники. Один даже бабку поднял в пляс, а когда из-за деревьев в ночи начали поблескивать желтые глаза, явно не волчьи, никто не ухватился за крест, а старший даже сделал приглашающий жест: мол, скатерть всех накормит, если бабка не брешет. В ночи да лесу все мы братья.
Когда купцы, обнявшись, орали непотребные песни, ведьма повернулась к Олегу и Томасу. Голос ее упал до шепота:
– Что вы такого натворили?
– А что ты слышала? – ответил Олег вопросом на вопрос.
Ведьма на него внимания не обращала. Острые глазки буравили Томаса.
– Что ты такое несешь… с собой или в себе, что о тебе говорят даже в Высоких горах?
Томас мялся, поглядывал на сэра калику. Олег сказал громче:
– Тебе-то что? Подслушивать недоброе дело.
Ведьма оглядела его с пренебрежением:
– Скажи… Ты тоже при ем?
– При ем. Что ты слышала?
Ведьма снова обратила острый взор на рыцаря:
– Чегой-то побаиваются. Слышно плохо, но понять