Девушка встречает парня. Али Смит
домами, снующими горожанами, судостроением, рыбной ловлей, портом, многолетними войнами из-за того, кто будет получать со всего этого барыши, а затем с переправкой горских мальчиков-солдат на юг для участия в войнах королевы Виктории, переправки на суднах по новенькому каналу, а затем по озерам в ледниковых расселинах долины Грейт-Глен.
Если бы я захотела, то могла бы просто войти в реку. Могла бы встать и скатиться по береговому откосу. Могла бы просто отдаться быстрой древней реке, броситься в нее камнем.
Возле ноги лежал камень. Это был местный камень, с белыми ребрами и поблескивающей внутри слюдой. Я швырнула его вместо себя.
Река рассмеялась. Клянусь. Она рассмеялась и изменилась, пока я смотрела. Изменившись, она осталась прежней. Вся суть реки заключалась во времени – в том, что время вообще-то очень мало значит. Я посмотрела на часы. Блядь. Я опоздала на полтора часа. Ха-ха! Река снова надо мной рассмеялась.
И я тоже рассмеялась и, вместо того чтобы идти на работу, отправилась тусоваться по новому торговому центру.
Теперь у нас здесь были такие же магазины, как и во всех больших городах. В них были все крупные марки и те же самые лейблы. Поэтому мы здесь стали точно такими же хорошими, как и все большие города по всей стране, что бы ни означало слово «хороший».
Но в торговом центре было полно безгранично грустных покупателей, и люди, работавшие там в магазинах, были даже еще грустнее, а некоторые казались жадными и смотрели на меня так, будто я представляла угрозу, будто я могла что-то украсть, пока бродила и ничего не покупала в пол-одиннадцатого утра. В общем, я ушла из нового молла и вместо этого отправилась в букинистический магазин.
Букинистический магазин раньше был церковью. Теперь он стал церковью для книг. И здесь было ровно столько книг, отданных другими людьми, что можно было их листать, но тебя ничуть не тошнило. Как в том стихотворении – сидишь и читаешь себе книжку, а потом закрываешь ее и ставишь на полку, и жизнь так коротка, что, возможно, умрешь еще до того, как раскроешь эту книгу снова, а ее страницы, отдельные страницы, запертые в книге на полке, возможно, больше никогда не увидят свет. Короче, мне пришлось уйти из магазина, поскольку его владелец подозрительно на меня зыркал, ведь я проделывала то, что непроизвольно проделываю во всех книжных магазинах из-за этого злополучного стихотворения: беру книгу с полки и раскрываю веером, чтобы каждая страница увидела немного света, затем ставлю обратно, потом беру следующую и делаю то же самое, а это отнимает кучу времени, хотя в букинистических, похоже, не возмущаются так, как в «Бордерс», «Уотерстоунз» и прочих, где продавцам обычно не нравится, если сгибаешь или ломаешь корешки новых книг.
Потом я остановилась взглянуть на большой плоский камень, забетонированный в тротуаре рядом с мэрией, – знаменитый камень, старейший и важнейший камень в городе, старейшее доказательство существования города в том городе, где я выросла. Говорят, встарь на этот камень прачки