Мечты о лучшей жизни. Екатерина Островская
пьяного ветеринара.
– Все, – сказал ей Ребров, – больше не буду. Сейчас же иду к ребенку.
И волчица растворилась в ночи.
Утром она вернулась грязная. Шерсть была в песке и застывшей глине. «Выкапывала себе нору», – догадался Николай Сергеевич.
Он пил чай на кухне, когда раздался звонок.
В трубке была тишина. А потом, словно преодолев расстояние в несколько лет, долетел слабый голос из прошлого:
– Ты приедешь сегодня?
– Нет, – ответил Ребров. Но трубку не бросил, продолжал держать еще крепче, прижимая к уху.
– Приезжай, – умоляюще произнес родной голос, – я буду ждать.
Трубка уже опускалась на рычаг, когда из нее донеслось короткое: «Прости».
Слово это закрутилось монеткой на столе и стучало, и стучало. Только потом Николай Сергеевич понял, что это колотилось его собственное сердце.
Днем снова пошел снег. Мягкие крупные хлопья медленно кружились и падали, накрывая город белым чехлом. К вечеру снег был везде: на деревьях и уличных фонарях, на кустарниках и газонах, на крышах и подоконниках.
Белый и чистый.
«Когда-то и я таким был», – грустно подумал Николай Сергеевич.
Волчица кормила своего детеныша вдоволь и впрок, чтобы можно было уйти на всю ночь. Насытившись, тот засыпал, а мать аккуратно вылизывала его, очень осторожно, чтобы не разбудить. Ребров наблюдал за ними, а волчица, уже привыкнув к его взгляду, продолжала свою материнскую работу, видимо, считая человека, стоящего рядом, не таким уж посторонним. Потом она положила голову на передние лапы и поспала немного, дожидаясь, когда на улице все стихнет. Потом поднялась и направилась к двери.
– Я бы с тобой пошел, – сказал ей Ребров. – Или туда, куда мне самому очень и очень хочется.
Но лохматый зверь торопился и не хотел слушать человеческие бредни. Николай Сергеевич взял волчонка, снова положил его в шапку, ту придвинул к батарее, и тут раздался звонок в дверь.
– Вернулась, – машинально подумал Ребров и сразу усмехнулся своей мысли.
Он ведь подумал о волчице, как о человеке, который может уйти, а потом вспомнить, что забыл какую-то вещь дома, и вернуться. Скорее всего, это опять явился сосед и будет требовать продолжения поминок. Придется отказываться.
Николай Сергеевич открыл дверь, заранее притворившись усталым. Замок щелкнул, створка распахнулась…
На пороге стояла Мила.
Она стояла и молчала. Надо было отойти и впустить ее в квартиру, но ноги парализовало. Следовало что-то сказать, а у Николая сдавило горло. Бывшая жена тоже ничего не говорила, только смотрела.
– Не прогоняй меня, – наконец прошептала Мила. – Хотя бы полчаса поговори со мной.
– Да, да, – кивнул Ребров, делая шаг в сторону, – полчасика можно поболтать.
Зачем он так сказал? Хотя, с другой стороны, Мила ведь его вовсе не замечала. Он лечил их с Борисом жеребца, ходил по их дому, ужинал с ее мужем, а она скользила по нему взглядом,