Фаворит. Дик Фрэнсис
спала на софе, накрыв ноги пледом. Рядом с ней на низеньком столике стоял полный стакан. Я поднял его и понюхал. Коньяк. Обычно она пила джин и кампари, коньяк был только для черных дней.
Она открыла глаза:
– Алан! Как я рада, что ты вернулся. Который час?
– Половина десятого, – ответил я.
– Ты, наверно, умираешь с голоду, – сказала она, сбрасывая плед. – Почему ты не разбудил меня сразу? Обед давно готов.
– Я только что приехал, и Джоан уже хозяйничает на кухне, так что отдыхай, – успокоил я ее.
Мы спустились в столовую. Я сел на свое обычное место. Стул Билла стоял пустой. Я подумал, что надо будет отодвинуть его к стене.
Когда мы приступили к жаркому, Сцилла сказала, прервав долгое молчание:
– Приходили двое полицейских.
– Да? Это по поводу завтрашнего дознания?
– Нет, это насчет Билла. – Она отодвинула тарелку. – Они спрашивали меня, так же как ты, не было ли у мужа каких-нибудь неприятностей. Они полчаса задавали мне на все лады одни и те же вопросы. Один из них так прямо и сказал, что, если я так любила мужа, как я говорю, и была с ним в таких великолепных отношениях, должна знать, не было ли у него осложнений в жизни. Довольно противные оба. – Она не глядела на меня. Взгляд ее был опущен в тарелку с наполовину съеденным, остывшим жарким, во всем ее поведении сквозила какая-то необычная неловкость.
– Могу себе представить, – сказал я, догадываясь, в чем дело. – Надо полагать, они просили объяснить, какие у тебя отношения со мной и почему я продолжаю жить в вашем доме?
Она подняла глаза с удивлением и видимым облегчением.
– Да. Я не знала, как тебе об этом сказать. Мне кажется, это так естественно, что ты здесь, но, по-видимому, я не сумела им это объяснить.
– Завтра я перееду отсюда, Сцилла, – заявил я. – Я больше не стану давать повод для сплетен. Если уж полиция додумалась до такого, представляю, что говорят в графстве. Я был легкомыслен и очень, очень прошу меня извинить. Я так же, как и ты, считал совершенно естественным, что остаюсь в доме Билла после его гибели.
– Ты ни за что не переедешь отсюда. Ради меня, – произнесла Сцилла с такой решимостью, которой я у нее даже не предполагал. – Ты мне нужен здесь. Если я не смогу говорить с тобой, мне останутся одни слезы. Особенно по вечерам. День проходит в заботах о детях и по хозяйству, я как-то держусь, но когда приходит ночь… – На ее внезапно осунувшемся лице я прочел дикую, мучительную боль утраты, после которой минуло всего четыре дня. – Пусть говорят, что им вздумается, – пробормотала она сквозь подступающие слезы. – Мне нужно, чтобы ты был здесь. Пожалуйста, пожалуйста, не уезжай.
– Я останусь, Сцилла, не волнуйся. Я останусь до тех пор, пока буду тебе нужен. Но ты должна обещать, что скажешь мне, как только почувствуешь, что можешь обойтись без меня.
Она вытерла глаза и улыбнулась:
– То есть когда я начну заботиться о своей репутации? Обещаю.
В этот день я проехал почти триста миль, не считая того, что участвовал в двух скачках. Я устал. Мы рано разошлись по своим