.
к палатке; вот-вот схватит их…
И действительно, большой желтоватый медведь топтался у магнитной палатки, обнюхивая каждую вещь. Скотт-Хансен, Блессинг и Иохансен сломя голову мчались к судну. Я спрыгнул на лед и пустился бежать навстречу. Проломил лед, споткнулся, упал и снова понесся дальше.
Медведь все обнюхал и решил, вероятно, что железная лопата, ледовый заступ, топор, несколько колышков да и сама парусиновая палатка – слишком тяжелая пища даже для его медвежьего желудка, и мощной поступью отправился догонять убегавших. Вдруг он обнаружил меня и озадаченно остановился, как будто подумав: «Это еще что за червяк?». Я приблизился к нему на расстояние выстрела; он стоял, не двигаясь и в упор глядя на меня. Наконец, он слегка повернул голову, и я послал ему пулю в горло.
Не дрогнув ни одним мускулом, медведь грохнул на лед. Я спустил собак, чтобы приучить их к охоте; но они не выказали никакого интереса. Квик, на которую мы возлагали особые надежды, ощетинилась и медленно, осторожно стала приближаться к мертвому зверю, поджав хвост. Постыдное зрелище!
А с товарищами, что первые познакомились с медведем, вот как было дело. Скотт-Хансен сегодня начал устанавливать в некотором расстоянии от корабля, с правого борта, свою палатку для наблюдения. После обеда он попросил Блессинга и Иохансена помочь ему. И в самом разгаре работы они вдруг увидали неподалеку от себя, прямо перед «Фрамом», медведя.
– Т-сс! Стойте смирно, как бы нам его не спугнуть, – сказал Скотт-Хансен.
– Да, да!
Присев за торосом, они стали исподтишка наблюдать за медведем.
– Давайте я попробую пробраться на судно и поднять тревогу, – предложил Блессинг.
– Ладно, ступай! – согласился Скотт-Хансен.
И Блессинг на цыпочках, чтобы как-нибудь «не испугать» медведя, стал красться к «Фраму». А тот учуял и заметил людей и затрусил вперевалку, поводя носом, прямо к ним. У Скотт-Хансена боязнь напугать медведя стала проходить. Тут медведь вдруг заметил Блессинга, осторожно пробиравшегося к кораблю, и пошел на него. Тогда и Блессинг перестал беспокоиться о нервах медведя, он приостановился в нерешительности, поразмыслил немного и пришел к выводу, что втроем, в сущности, чувствуешь себя более уютно, чем в одиночку, и кинулся назад к товарищам значительно быстрее, чем бежал от них.
Медведь, взяв то же направление, в свою очередь развил ход. Скотт-Хансен нашел, что положение становится сомнительным и что пора испробовать средство, о котором он когда-то читал: поднявшись во весь рост, он замахал руками и заорал во всю силу своих легких. Товарищи усердно его поддержали. Но медведь, нимало не смутившись, не изменил ни курса, ни скорости. Положение становилось критическим. Все трое схватились за оружие: Скотт-Хансен за ледовый заступ, Иохансен за топор, Блессинг – ему не было за что хвататься, и, завопив изо всех сил: «Медведь, медведь!», понеслись во весь опор к кораблю. Медведь продолжал двигаться к палатке и, лишь основательно ее исследовав, потрусил за беглецами.
Это был тощий самец.