Эроусмит. Синклер Льюис
для жизни швырял за ужином в преподобного Айру Хинкли печеной фасолью, когда Айра угнетал их своими тяжеловесными и слащавыми наставлениями?
В анатомичке Айра изрядно докучал им, высмеивая те идеи Мартина, которые не были приняты в Поттсбургском христианском колледже, но в общежитии он был поистине нравственным бичом. Он упорно пытался отучить их ругаться. Пробыв три года членом захолустной футбольной команды, Айра в своем невозмутимом оптимизме все еще верил, что можно сделать молодых людей безгрешными, читая им назидания с ужимками учительницы воскресной школы и с деликатностью боевого слона.
Айра к тому же располагал статистическими данными о чистом образе жизни.
Он был начинен статистикой. Ему было все равно, откуда черпать цифры: из газет ли, из отчетов ли о переписи, или из колонок в «Юном миссионере», – все они были для него равноценны.
– Клиф, – провозгласил он как-то за ужином, – я удивляюсь, что такой, как ты, хороший парень не бросит сосать эту пакостную трубку. Знаешь ли ты, что у шестидесяти семи и девяти десятых процента женщин, попадающих на операционный стол, мужья курят табак?
– А что им, черт подери, курить, если не табак? – спросил Клиф.
– Откуда ты взял эти цифры? – вставил Мартин.
– Они установлены медицинской конференцией в Филадельфии в тысяча девятьсот втором году, – снисходительно ответил Айра. – Я, конечно, не жду, чтобы такие, как вы, надменные умники задумались о том, что в один прекрасный день вам захочется жениться на милой, прелестной женщине и вы загубите ее жизнь своими пороками. Что ж, стойте на своем – вы, свора здоровенных храбрецов! А бедный слабосильный проповедник вроде меня никогда не отважится курить трубку!
Он с победоносным видом удалился, и Мартин простонал:
– Из-за Айры мне хочется иногда бросить медицину и стать честным шорником.
– Ах, Март, оставь, – сетовал Пфафф Толстяк. – И чего ты изводишь Айру? Ведь он же с самыми добрыми намерениями.
– Добрыми? К черту! У таракана тоже добрые намерения!
Так они болтали, между тем как Ангус Дьюер наблюдал за ними в высокомерном молчании; и это нервировало Мартина. Накапливая знания для профессии, к которой он всю жизнь стремился, он рядом с ясной мудростью находил злобу и пустоту; он не видел единой прямой дороги к истине, а видел тысячу дорог к тысяче истин, далеких и сомнительных.
Глава 3
Джон О. Робертшо – Джон Олдингтон Робертшо – профессор физиологии на медицинском факультете, был глуховат, и на весь Уиннемакский университет он был единственным преподавателем, еще носившим бакены «отбивной котлеткой». Родом он был из Бэк-Бэя[8]; он гордился этим, всегда об этом напоминал. С тремя другими браминами он образовал в Могалисе бостонскую колонию, в которой ценилась грубоватая ласковость обращения и скромно затененный свет. При каждом удобном случае он говорил: «Когда я учился у Людвига[9] в Германии…»
Бэк-Бэй – аристократический квартал Бостона.
Людвиг Карл Фридрих Вильгельм (1816–1895) – немецкий физиолог.