Тайное дитя. Луиза Фейн
Помнишь, Хамфри?
Муж послушно кивает. Везде, где Мэри говорит во весь голос, брызжа кипучей энергией, Хамфри остается молчаливым наблюдателем.
– Не желаете ли выпить, сэр? – спрашивает дворецкий Фолкс, проскальзывая между гостями.
– Да, Фолкс. С вашего позволения, глоток того прекрасного «Гленфиддиха», – отвечает Бартон, улыбаясь во весь рот. – То, что вы подавали, когда мы были здесь в прошлый раз. С мягким привкусом леса. Налейте побольше. Только не надо добавлять лед или еще что-нибудь. Напиток прекрасен сам по себе.
Он вновь усаживается в любимое кресло Эдварда. Невысокого роста, коренастый, в прежние годы он, пожалуй, был бы незаменимым игроком в регби. Однако Бартон питает слабость не к спорту, а к маленьким радостям жизни. Он напоминает Эдварду лошадь, выпущенную на весеннее пастбище. Всякий раз, когда он встречается с соседом, брюшко Бартона становится еще круглее, а борода – еще длиннее.
– Да, сэр, – отвечает Фолкс. – А что желает мадам?
– Мне джин с тоником, – говорит Лиззи; она на полфута выше мужа; женщина она доброжелательная, но несколько глуповатая и склонная к излишним эмоциям. – Положите в стакан ломтик лимона и налейте двойную порцию тоника.
Эдвард смотрит, как она сопровождает разговор энергичной жестикуляцией. Она сетует Пэнси на тяготы жизни в двух мирах, когда у твоих друзей есть самые современные удобства, а твой расточительный муж предпочитает жить в прошлом.
Закончив монолог, Лиззи широко улыбается собравшимся:
– Скажите, Эдвард, как вам удалось познакомиться со столь замечательными американцами? Бартон общается исключительно со старыми консервативными англичанами. Встреча с иностранцами подобна живительной струе!
Ее слова встречают вежливым смехом.
– У нас с Гарри есть общие научные интересы, – поясняет Эдвард. – Особенно в сфере евгеники. Гарри – один из ведущих американских экспертов в области этой новой захватывающей науки.
Лиззи выгибает брови дугой.
– Как это впечатляет! – Она с энтузиазмом встряхивает головой. – Правда, Бартон?
– А что это за зверь такой – евгеника? – недоуменно спрашивает Бартон.
Эдвард отвечает без запинки, поскольку уже неоднократно отвечал на подобные вопросы непосвященных.
– Попросту говоря, это наука, порожденная дарвиновской теорией, согласно которой выживают наиболее приспособленные. Целью Евгенического движения является улучшение человеческой породы посредством увеличивающегося воспроизведения в людях наиболее желательных качеств и одновременно подавления наименее желательных: например, наследственных болезней, умственной отсталости и так далее.
– А в этом есть здравый смысл, – изрекает Бартон и, склонив голову, размышляет над услышанным.
– Но зачем вас потянуло влезать во все это? – спрашивает Лиззи и морщит нос, словно они обсуждают нечто отвратительное. – Эдвард, я думала, вы занимаетесь чем-то важным по