Возмездие фаллоса. Психоаналитические истории. Валерий Лейбин
и споры с женой и сыном, он старался как можно меньше общаться с ними, предпочитая одиночество и погружение в свои мысли, связанные с профессиональной деятельностью. Давно появившаяся на его лице отрешенность от мирской суеты давала знать о себе не только на работе, но и в семье. Лишь с годами углубляющиеся морщины и никому не ведомая грусть делали его лицо непроницаемым, а чуть сгорбленную фигуру – олицетворением безучастности ко всему происходящему вокруг него.
Однако отражаемая на лице и во всей фигуре Разумовского безучастность была обманчивой. В кругу немногочисленных друзей, главным образом его коллег Вайсмана и Киреева, он по-своему раскрывался, «оттаивал» и не выглядел столь угрюмым, как это было обычно в окружении других людей. В отличие от психиатрической больницы, частная практика доставляла ему удовольствие, поскольку Разумовский мог не только соприкасаться с тайнами души своих пациентов, но и в ряде случаев оказывать им необходимую помощь, избавлять их от причиняющих боль страданий. Глубоко в себе он переживал за них и даже отчасти проживал их жизнь. Однако беспристрастное выражение его лица ничем не выдавало внутреннего чувства сострадания, сопричастности с несчастными судьбами пациентов и несомненной заинтересованности Разумовского в благоприятном исходе лечения. Расслабление мышц его лица, на котором проступали признаки благожелательности, происходило лишь тогда, когда он тихо сидел в своем кресле, расположенном вне поля зрения лежащего на кушетке пациента, и внимательно слушал исповедальное говорение последнего, придерживающегося метода свободных ассоциаций. Но как раз этого-то и не мог видеть пациент, привыкший к тому, что каждую сессию его встречает довольно строгий аналитик, не позволяющий себе ничего лишнего, тем более какой-либо фамильярности.
Словом, будни Разумовского были всецело заполнены профессиональной деятельностью в психиатрической больнице, в которой в последние годы он работал на полставке, и частной практикой, являющейся для него не только источником доходов, но и необходимой для его жизни отдушиной, составляющей главный смысл его существования. Что касается семьи, его жены и уже взрослого сына, то они меньше всего интересовали Разумовского, хотя по привычке он старался поддерживать видимость более или менее нормальных отношений. Профессиональная деятельность настолько поглощала его, что в конечном счете семейная жизнь воспринималась им как некий придаток к тому главному, чему он целиком и полностью посвящал себя. В этом смысле семейная жизнь не тяготила его, и он не помышлял о каких-либо возможных переменах.
Аркадий Григорьевич Вайсман был полной противоположностью Разумовскому. В отличие от последнего, ходившего с небрежно распущенными волосами, он сверкал лысиной, хотя был на пять лет моложе его. Но главное, в противоположность сумрачному и угрюмому Разумовскому Вайсман обладал завидной жизнерадостностью и хорошим расположением духа. Доброжелательная улыбка