Кто стрелял в урода?. Андрей Анисимов
огромным костистым носом не произошло никаких изменений.
– Что ты молчишь, Андрон? Я, кажется, с тобой разговариваю…
– Ты не разговариваешь, а хамишь. Как я должен реагировать? Я женщинам на хамство не отвечаю. – Он повернул к Лиле голову, и в его косоватых глубоко посаженых глазках промелькнуло нечто вроде иронии.
– Я не хамлю. Я хочу понять, что я в тебе нашла? Мне двадцать шесть. У меня красавец муж… Да и любой мужик готов раскиснуть, только я захочу… А сплю со старым уродом. – Лиля надула губки. Она знала, что это ей идет, и ждала ответа.
– Красивые мужчинки чаще всего или подлецы, или болваны. Женщины поумнее это понимают.
– Никогда не считала себя умной…
– Значит, ты большая оригиналка. – Изрек Андрон Михайлович и снова направил нос в потолок. Лиля топнула ножкой:
– Нечего кокетничать. Сколько баб от тебя без ума. И ты всяких в койку не кладешь. Тебе нравятся молодые, красивые… Чтоб ноги от ушей.
– Я банален. Редко встретишь мужика, жаждущего дурнушку. Если такие встречаются, это уже от комплекса неполноценности или извращенцы…
Лиля юркнула в постель:
– Но есть же какая-то тайна в твоей притягательности…
Андрон Михайлович приподнялся, левой рукой обнял Лилю, выпростав из-под простыни длинную костлявую правую, налил себе минеральной воды, открыл тумбочку, извлек упаковку с лекарством. Добыв все той же правой рукой таблетку, ловко забросил ее в рот и запил минеральной. Проделав все это, улегся обратно и прижал Лилю к себе:
– Ты не поймешь… Для тебя это слишком сложно.
– Я такая дура?
– Ты не дура. Ты женщина. А для женщины в мире условностей есть грань, за которую они не могут, да и не хотят заглядывать. – Андрон Михайлович имел целую теорию насчет своей неотразимости. Он вывел формулу, в которой уродство – есть обратная сторона красоты. Если красота от Бога, то уродство от Дьявола. Дьявол страшен, но прекрасен. Немало художников пыталось разобраться в этой загадке. И только гениальный Врубель ближе всех коснулся образа Сатаны. Его Демон страшен и прекрасен одновременно. Красивых женщин влечет к противоположности. Рядом с некрасивым мужчиной они блистают. Его некрасивость подчеркивает их красоту, и они дарят ее. Красивому мужчине красоту не подаришь. Он берет ее как должное. А женщины любят себя дарить… Но всего этого поведать Лиле Беньковский не хотел.
– Если ты такой умный, найди доступное объяснение – Продолжала приставать любовница.
– Я умею слушать тот бред, который вы несете. Говорят, что женщины любят ушами… Это, правда. Но не меньше женщины любят языком, который у них всегда чешется, а говорят обычно мужчины. Я редкое исключение. Полагаю, вот и весь секрет… – Вывернулся Беньковский: – А по поводу красавца мужа – твой Арнольд болван. А бабы дураков не уважают. Кстати, завтра он должен мне выдать гонорар. Я рассчитываю на эти несколько тысяч долларов. Я человек не богатый, и для меня это большие деньги…
– Какая же ты сволочь… – Восхищенно прошептала Лиля: – Спишь с женой Хромова и еще его шантажируешь!
– Девочка, запомни. Я никого не шантажирую. Я скрупулезно и добросовестно работаю над биографией преуспевающих господ. Нахожу в этих биографиях изъяны и предъявляю за них счет. Мужчина в жизни обязан за все платить. А за удовольствие остаться чистеньким и богатеньким – тем более. И хватит о делах…
В любовном порыве Беньковский напоминал скорее доисторическую птицу, созданную болезненной фантазией голливудских мастеров, чем реальное существо. Лиля, отдаваясь любовнику, испытывала ужас, и этот ужас перерастал в восторг. Столь странных метаморфоз своего чувственного механизма женщина ни понять, ни объяснить не могла. Что еще раз подтверждало формулу Беньковского о притягательности противоположностей.
Как только она ушла в ванную, Андрон Михайлович быстро поднялся. Вставать с постели он предпочитал без свидетелей. Худосочный, сутулый, с впалой грудью, без одежд он сам считал себя прекрасным. Но понять, по мнению Андрона Михайловича, это мало кому дано. На пляже его тело вызывало сочувствие или неприязнь. Иногда и то и другое. Но реакция окружающих его мало трогала. Стадо боится всего необычного, это закон природы – рассуждал Беньковский. В одиночестве он часто разглядывал себя в зеркало и восхищался своей фигурой. Лицом тоже любовался подолгу. В суховатой головке с огромным носом, впалых щеках и маленьких глубоко запавших глазках он отмечал породу и обаяние. Чего нельзя сказать о людях, видевших его впервые. Андрон сильно косил, и догадаться собеседнику, что он смотрит ему в глаза, удавалось не сразу. Оттого пристальный взгляд Беньковского многие не выдерживали.
С необычайной сноровкой для его нелепой конструкции он открыл шкаф, выхватил из ящика белоснежную сорочку, сдернул с вешалки костюм, и через мгновенье носки, сорочка и брюки оказались на нем. Покупать верхнюю одежду в магазинах Андрон Михайлович не мог. Его длиннющие руки вылезали из всех рукавов подходящего размера. Костюмы Беньковскому шил Изя Якубов. Бухарский еврей Изя был отменным портным и умел скрыть изъяны нестандартной