Non-stop – Не останавливаться. Виктория Вита
в коридоре с того момента, как она уехала в Москву. В последнюю минуту перед выходом из квартиры ей пришлось прибивать крючок к вешалке, так несвоевременно оторвавшийся, когда она снимала с него свое полупальто. На Вини в бытовых вопросах не было никакой надежды: он был выше занятий хозяйственными мелочами, да и не только мелочами, но и средними, и большими делами, живя по принципу «не для царей холопские заботы». Поэтому забивание гвоздей, замена перегоревших лампочек, владение в совершенстве вантузом, как и многое другое, стали ее прерогативой. Легче было сделать самой, чем вступать с ним в многочасовые дебаты, стараясь объяснить, почему некоторыми делами в доме должен заниматься именно мужчина, а не женщина.
Достав из дорожной сумки вино и раскупорив бутылку, она налила рубинового цвета жидкость в чашку, разбавила водой и залпом выпила. Электронные часы показывали начало второго. Жаль, нельзя позвонить Наталье и пообщаться с ней по поводу Вини: «Ах, твой Вини! Такой фактурный (надо же подобрать словечко), красавец, эстет, интеллектуал, а какие манеры (!) (это был намек на Никитоса, который, по ее мнению, не обладал ни первым, ни вторым, ни третьим). Вот у Вини сразу видна порода, голубая кровь». Интересно, как бы Наташка смогла объяснить экзотическое сочетание «голубой крови», трусов с перчиками и особы со сниженной социальной ответственностью, которой красная цена в базарный день – три рубля и полтора сдачи по нынешнему курсу. В отличие от ее «породистого» Вини Наташкин Никитос вкалывал до седьмого пота, полностью обеспечивая семью, и, кстати, весьма неплохо обеспечивал. Кроме того он мог не только сам забить гвоздь, отремонтировать сантехнику и электропроводку, но еще очень и очень много чего, а главное, обожал Наташку и двух погодков сыновей, крестников Катерины. Никитос не пил, не курил, правда, цветы Наташке дарил редко и не называл тещу «мамой», так как его жена давно была круглой сиротой, и «погибший» коньяк предназначался именно ему.
– Вот гад какой! – произнесла она вслух, подразумевая в этом случае не тех, кто принадлежал к классу пресмыкающихся, а конкретно своего мужа. – И как он им не подавился?! – последнее относилось уже к благородному напитку. Об его утрате она жалела больше, чем о разрушенном семейном очаге. Да и был ли на самом деле, этот очаг, или только видимость, картинка, как на холсте в каморке папы Карло? Странно, но она не испытывала, как часто описывают в романах, разрывающей душевной боли, не было «неудержимого потока слез», и «израненное» сердце не обливалось кровью и не рвалось наружу. Теперь даже мысленно она не могла себе представить Вини, Вениамина Валентиновича, тем человеком, с котором и в радости, и в горе, и пока смерть не разлучит. Сейчас ей было досадно до зубного скрежета, что в свое время она повелась на эти «охи-вздохи под луной», а потом просто категорически отказывалась задумываться о происходящем. А эти