Свои камни. Вадим Олегович Калашник
деревни, или из соседней, мог выйти такой тип.
Ваня подошел ближе поднял его за подбородок, человек опять показался ему знакомым, но в тот момент внутри произошло, что-то огромное и необъяснимое. Пленный весь сжался, он знал, что с такими как он расправляются быстро.
Встреть Иван этого хмыря в бою, он бы не задумываясь пустил ему пулю. Даже если бы тот сам сдался и поднял руки, Иван наверняка не стал бы его брать в плен. Но сделать так сейчас он почему-то не мог. Что-то огромное внутри говорило, что на такой шаг идти нельзя. Эту морду он точно где-то видел, но это ничего не меняло. Сама мысль о том, что этот предатель может быть его земляком вызвала в нем стойкое, непреодолимое отвращение.
– Да нет, – ответил Иван, поворачиваясь к товарищам. – Это не наш, нету у нас в деревне таких,
– Точно? – с сомнением сказал конвойный. – Не путаешь, неужто всех в своей Кутевре знаешь?
– Так у нас деревня, а на город, – твердо ответил Иван. – Такую морду я бы из сотни запомнил. Нет у нас таких, а ну признавайся гад, название небось со страху выдумал?
Иван повернулся к пленному и жестко ткнул его стволом автомата под ребра.
Пленный скорчился, и присел.
– Вишь чего выдумал, у нас в деревне отродясь такой сволочи не было, – сказал Ваня и повернулся к конвойному. – Что ты тут ерундой занимаешься, его пленных вести поставили, а он тут уши развесил слушает всяких власовцев. Нет у нас в деревне предателей.
Ваня вдруг весь вскипел, и на этого власовца, и на этого конвойного, его вдруг взяла такая обида за все происходящее, и за себя самого, что он готов был накидать и пленному, и конвойному. Выходило, что этим своим словечком «землячок», конвойный ровнял Ивана и этого пленного.
– Что за шум? – сквозь строй решительно пролез старший лейтенант в морской фуражке.
Он быстро понял, что происходит и решительно двинулся к конвойному.
– Отставить. Прекратить балаган. Что ты тут устраиваешь самосуд?
– Так как же, – попытался возразить конвойный. – Закон такой, если поймал власовца так земляк и должен его к стенке поставить.
– В армии один закон, выполнять приказы командиров, – резко осадил его моряк. -Тебе велено пленных вести, вот и веди. Нечего тут прилюдные расправы устраивать. Это вот они всех без разбора казнили, потому что звери. А мы люди, бойцы красной армии. А ну проваливай отсюда со своими оборванцами. Под трибунал захотел?
Пока офицер отчитывал конвойного, Ваня пинком загнал пленного обратно в строй. Никакой жалости к этому «землячку» у него не было, был только гнев и презрение. А еще негодование на конвойного, который по глупости, или по злому умыслу, решил вдруг устроить это судилище. Было совершенно мерзко в этот момент. Но что-то большое появившееся внутри Ивана, радовалось о его поступке.
Колонна пленных тронулась и скоро покинула площадь.
– Правильно, сержант, – сказал Ивану стоящий рядом чумазый танкист. – Нечего честным людям об эту пакость руки марать.
– А что ж другие пусть марают? – ответил