Дар напрасный. Наталия Дмитриева
-0055-7572-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ДАР НАПРАСНЫЙ
1
Очередной раз толчком выпрямляя ноги и откидывая туловище назад, запрокинув голову и наслаждаясь полётом, Наталья отчётливо поняла: «Серёга делал качели не для детей!» Как, боже мой, хочется сейчас наклониться почти к самой земле и, сгруппировавшись, выплеснуть себя со всего маху, чтобы взмыть к седым облакам! Но нельзя. Или? Нет, нельзя. Вместо того чтобы оттолкнуться сильнее, она стала гасить инерцию, замедляя движение.
Антон, который помогал ей раскачиваться, периодически слегка подталкивая, сразу уловил её желание и, скрестив руки, прислонился к столбу. Всё-таки, он удивительный! Пусть за свои три десятка лет, прожитых на этой земле, она не очень много мужчин знала, но никогда раньше не было, чтобы кто-то так тонко чувствовал её. Она боролась с желанием рассказать правду, о том, как увидела его впервые, прекрасно понимая, что это невозможно совершенно. По крайней мере, пока… Может, когда-нибудь после?
Это был просто сон. Бабушка не приходила уже очень давно ни во сне, ни в видениях. Она скучала, ждала её, искала. И хотя не понимала – зачем, почему-то была уверена: надо найти именно ту берёзу с изогнутым стволом. Будто кто-то сделал из живого дерева гигантский лук: натянул от верхушки до основания тетиву, а потом, то ли та напряжения не выдержала, растаяв без следа, то ли от времени истлела, а ствол так и не смог уже распрямиться.
Ещё издалека заметила, что это не бабушка – какая-то незнакомая женщина. Но почему-то шла, влекомая неизбежностью встречи. Женщина подняла на неё удивительные глаза: темные, глубокие, как колодцы, в которых, говорят, даже ясным днём отражаются звёзды. Искорки-звёздочки мерцали, но взгляд был не весёлый, а грустный, изучающий и – не понятно – то ли укоряющий, то ли сопереживающий, незнакомый, но родной. Она подошла, не решаясь заговорить. И вдруг почувствовала, что оказалась между двумя взглядами. Странное состояние – видеть и одновременно ощущать затылком, спиной. Но не возникало давящего, гнетущего напряжения, как это обычно бывает под пристальным взглядом незнакомого. Появилось ощущение единой волны, окутывающей, пугающей, но манящей. Она не запомнила: сама обернулась или повернулось вокруг неё – но глаза чуть-чуть, неуловимо изменились, и женское лицо сменилось мужским…
– Наташа! Что с тобой?
Она открыла глаза и поняла, что молчание несколько затянулось.
– Всё в порядке. Всё хорошо.
Как действительно хорошо! Она встряхнула головой, пытаясь отогнать воспоминание, и стала рассматривать своё отражение в тёмных глазах Антона, севшего рядом на лавку.
– Почему ты не хочешь рассказать? Что с тобой происходит?
Что происходит? Тогда, во сне, он видел её или нет? Она задумалась. Две пары глаз смотрели друг на друга или на неё? Почему это так занимает сейчас? На какой-то миг показалось, что они видели только друг друга. Отражаясь взаимно каким-то невероятным образом, один взгляд был погружён в другой. Наташа закрыла глаза, пытаясь представить ясно. Глаза пожилой женщины и молодого мужчины. Стало жутко: будто под прицелом четырёх испытующих отражений чёрных небес. Звёзды недосягаемо далёкие, словно блики или отсветы где-то в самой глубине. Глаза исчезли, обволакивая ночью. Звёзды вдруг – яснее, яснее и ближе. Одна звездинка коснулась щеки – влажная, скатилась в уголок губ, то ли горькая, то ли соленая. Беда и покой…
Наташа подняла голову и глубоко вздохнула, не давая выкатиться слезе, встала со скамейки, пошла к калитке. В висках назойливым дятлом стучало: «Не надо никаких вопросов!» Антон проводил её недоумённо-растерянным взглядом, но не тронулся с места.
Домик находился почти на самой окраине дачного поселка, поэтому в лесу она оказалась быстро. Прижалась к своей берёзе, обхватила её руками. Как хотелось услышать колыбельный шёпот листвы! Но было ещё рано. Где-то скрипели два сросшиеся у корней и переплетённые ветками дерева. Она не помнила, что это за деревья, но знала, что они совсем близко. Сумерки растворили их очертания, а скрип, казавшийся днём жалобным, сейчас звучал настойчиво повторяющимся ехидным смешком, раздражающим своим нарочитым равнодушием. Она обхватила голову руками, закрыв уши (как будто это могло её спасти!), и опустилась на корточки, опершись спиной о шершавый ствол.
«Хи-хи!»… В отдалении послышался неясный шорох, и снова: «Хи-хи!» – почти над ухом. «Хи-хи!»
Бабушка сидела у изголовья. Как хотелось почувствовать прикосновение её рук! Она не помнит, чтобы когда-нибудь бабуля гладила её по голове. Помнила только, как та расчёсывала после мытья её волосы частым гребешком, смачивая его в воде, чтобы не причинить боли. Она не помнила прикосновений рук, только гребень совершал равномерные движения сверху вниз, сверху вниз… Сначала короткие, начиная недалеко от концов, потом всё длиннее и длиннее, пока это успокаивающее движение не подбиралось к корням. Волосы давно уже были гладкие, послушные, без единого завитка или узелочка,