На разрыв. Дарёна Хэйл
вместе с пульсом, неотступное и неотвратимое. Варвара не пишет ему – глупо, но стесняется писать ему первой, но дело даже не в том, что не пишет.
Дело в том, что она о нём и не думает. Некогда.
Что-то огромное, что-то важное растёт внутри её мыслей, набухая, как весенняя почка, или, лучше сказать, как детская игрушка из тех, которые опускают в стакан с водой и потом поливают и поливают. Иногда из таких игрушек вырастают симпатичные динозаврики, а иногда от первоначального замысла остаётся какой-то кошмар: все черты расплываются, превращаясь в нечто невразумительное. И ты, ясное дело, ничего не можешь знать наперёд.
Вот и Варвара понятия не имеет, куда в конечном итоге придёт и где в конечном итоге окажется. Она словно замирает – в нерешительности, на пороге больших перемен, уже ощущая, как ветер приносит запахи важного, главного, нужного, но ещё не понимая, какую зримую форму обретёт это нужное, главное, важное, и обретёт ли.
Знакомство с Оскаром что-то пробуждает в ней, и дело вовсе не в поцелуях на кухне (чтобы сосчитать их количество, не хватит пальцев на обеих руках, но все эти пальцы нужны только для одной-единственной ночи, потому что с тех пор между ними ничего, вообще ничего не происходит). Полуночный разговор, прямой взгляд друг на друга с разных углов подоконника, вот что потрясает Варвару гораздо сильней.
Тому, что проснулось и теперь ворочается внутри, надо вызреть. Варвара знает себя и знает, что пока не придёт подходящее время, ничего не получится. Можно сколько угодно слушать умные советы или даже давать их самой себе, можно валяться на диване с самыми популярными книжками про познание себя – и познавать себя тоже можно, но всё это может только успокоить твою жажду деятельности, но никак не помочь вывести на поверхность то, что ещё не готово выходить на поверхность.
Мысль должна родиться. Созреть. Оформиться. Расцвести как чёртов тюльпан. И сама выбраться на поверхность. Уже, наверное, не как тюльпан, а как лотос, кувшинка, которые всплывают к солнцу со дна каждое чёртово утро.
В самое неожиданное время и в самом неожиданном месте, порождённая неожиданным разговором с неожиданным человеком, мысль – крохотное семечко – оказывается внутри, падает в почву.
Вместо того, чтобы писать сравнительный анализ городских рум-квестов или хотя бы гордиться тем, как разошлась в сети её статья о том самом ресторанном дне, Варвара пытается поливать это семечко. То есть, пялится на несчастный цветок, ни о чём не думая и одновременно размышляя о том, что делать дальше. Вместо того, чтобы договариваться о встрече с очередным потенциальным интервьюируемым, она занимается тем же самым. Ни на что нет времени, ни до чего нет дела.
Так проходят дни. Тюльпан сначала распускается, потом выпрямляется на тонкой ножке, вытягивая головку к окну, потом вянет и снова сгибается, скукоживается под собственной тяжестью, и, отчаявшись, дожидается, пока его выбросят.
– Ты вся в себе, – отмечает Янка во вторник, и Варвара просто кивает, мол, да.
Да, вся в себе.