Избранные произведения. Том 3. Абдурахман Абсалямов
он, Галим, в виде изогнувшегося вопросительным знаком шахматного коня.
Крупной вязью под рисунком было выведено: «Так вот где таилась погибель моя!»
Стиснув до боли кулаки, стоял Галим перед карикатурой, колючкой впившейся ему в душу. Впервые он был выставлен на осмеяние. Чувство превосходства, которым он только что сладко тешился, улетучилось, как дым. Теряя власть над собой, он зашептал:
– Ах, так! Хорошо же! Вы ещё пожалеете об этом… ещё попросите меня… – и, словно кто гнался за ним, бросился вон из школы.
Хафиз Гайнуллин шёл прямо по мостовой. В этот тихий зимний вечер, под низким белёсо-серым небом, освещённые улицы выглядели особенно уютно, мягче обычного гудели автомобильные сигналы, мелодичней позванивали трамваи. Чтобы развеять смуту на душе после сегодняшнего провала репетиции, Хафиз, любивший много ходить, дал хорошего крюку, прежде чем оказался на правой стороне занесённого снегом Кабана[1].
Хафиз был частым гостем в скромной, выходившей окнами на озеро квартире Урмановых. Знакомые места! Как любили они с Галимом гонять голубей вот на этом дворе, носясь по крышам дровяных сараев. Клетки до сих пор ещё стоят на старом месте. Всегда аккуратно закрытая на железную цепь – чтобы ветер не сорвал – калитка, тёмная лестница, кнопка самодельного электрического звонка, который они мастерили ещё восьмиклассниками, – всё здесь хорошо знакомо Хафизу с детских лет.
Дверь открыла мать Галима, тихая женщина с мягким, усталым лицом.
– Здравствуйте, Саджида-апа. Галим дома?
– Дома, дома, Хафиз-улым, только не в себе он что-то. Нездоровится, что ли. Спрашивала – не признаётся.
Услышав голос Хафиза, лежавший на кровати лицом к стене Галим медленно, нехотя поднялся.
«Какой он отчуждённый», – подумал Хафиз, сразу заметив и растрёпанную прядь волос на бугристом лбу, и спавшие щёки, и набежавшие на широкое переносье морщинки, и то, как помрачнели большие, обычно пытливо-пристальные глаза друга.
– Пришёл на комитет вызывать?
Хафиз мирно улыбнулся: – Можно присесть? – садясь, он подвинул стул и Галиму. – Ну, как прошла партия? – спросил он, будто ничего не произошло.
Но Галиму показалось, что Хафиз издевается.
– Это моё личное дело.
– С каких это пор у тебя завелись личные дела? – как можно мягче продолжал Хафиз.
Не поднимая глаз, Галим машинально взял со стола костяную ручку. Она хрустнула у него в руках.
– Ручка сломалась – не беда, купишь новую. А вот если старая дружба расколется, чем её заменишь? – произнёс Хафиз как можно спокойнее, чтобы не уязвить самолюбия Галима назидательностью тона.
Но друг его, не понимая, что допускает одну ошибку за другой, ответил упрямым молчанием.
Хафиз поднялся. Галим тоже. Оба одинакового роста, они стояли так близко, что каждый ощущал горячее дыхание другого.
Вдруг Хафиз обнял приятеля.
– Галим, ведь мы же друзья! Скажи, почему ты такой… – он замолк, не найдя подходящего
Озеро в Казани.