Избранные произведения. Том 3. Абдурахман Абсалямов
часов на лодке остались только два человека, которые ещё могли держаться на ногах, – командир корабля Шаховский и главстаршина Верещагин. Пересиливая возрастающую слабость, Шаховский сел на место акустика. В хаосе морских звуков он ясно различал шум винтов кораблей.
– Ждут, – пробормотал он, сжимая кулаки, – да не дождутся!
Шаховский знал только одно: держаться надо до тех пор, пока можно будет всплыть. Но сколько времени так может продолжаться – этого он не знал. Если бы существовала ночь, Шаховский сказал бы себе: до ночи. Но сейчас над Баренцевым морем, в этих широтах, тянулся бесконечный полярный день.
Верещагин подошёл к Урманову. Нагнулся, поднял его бескозырку, надел ему на голову. Думать о чём-нибудь последовательно он уже не мог. В разорванном сознании возникал в памяти отцовский колхозный домик, утопающий в вишнях, старая мать и сестрёнка – колхозный зоотехник…
Чтобы не уснуть, Верещагин то пожимал упавшую руку товарища, то смотрел в застывшие приборы, тускло блестевшие в темноте. Шаховский, хоть и с затуманенными глазами, сидя у аппаратов, упорно прослушивал поверхность моря.
Прошла, думалось, вечность с тех пор, как лодка остановилась в неподвижности и молчании, и главстаршина серьёзно тревожился за жизнь товарищей. Да и у самого звенело в ушах, перед глазами, утратившими свой обычный острый огонёк, мелькали красно-чёрные круги, голова гудела.
Шаховский уже минут восемь не слышал никакого шума. Знаком руки он велел Верещагину не уходить. Подождал ещё немного, потом решил проверить «молчание» противника, приказав включить моторы. Шума от винтов и взрывов глубинных бомб не последовало. «Теперь можно всплыть», – подумал Шаховский.
Это была его последняя мысль. В следующее мгновение он потерял сознание.
На безмолвном корабле остался лишь один человек, который ещё мог двигаться, – Андрей Верещагин.
Сев на место командира, он надел наушники и долго слушал море. «Надо подождать, надо подождать!» – стучала в его мозгу единственная мысль.
Проходило время, и Верещагин чувствовал, что силы покидают его.
Он дополз до механизмов, управляющих всплытием, привёл их в действие, потом с трудом вернулся к рубочному трапу, добрался до люка и, когда лодка, вздрогнув, медленно всплыла, отдраил его крышку. В лодку ворвался живительный воздух.
У фашистов не хватило терпения – они ушли.
Первым очнулся Шалденко, потом Урманов. Качаясь как пьяные, они поднялись на ноги.
Шаховский всё ещё был без сознания. И только когда его внесли в рубку, он пришёл в себя.
Нужно часами сидеть в бедных кислородом отсеках, чтобы до конца понять, какое счастье – вдыхать полной грудью воздух, самое сладкое и самое насущно необходимое на свете. Моряки долго не могли надышаться морской прохладой, с наслаждением ощущая на губах её солёный привкус.
Поднявшийся на ходовой мостик мичман Шалденко, не вдыхая, а как-то всасывая воздух, провёл рукой по губам и, прищурив серые глаза, воскликнул:
– Эх