Дитя господина Лина. Филипп Клодель
Я вас оставлю.
Он поднимается со скамьи. Сердце господина Лина успокаивается, бьется медленнее. Лицо вновь озарено улыбкой, и руки больше не сжимают малютку так сильно. Лин злится на себя за то, что плохо подумал о человеке с грустными добрыми глазами.
Господин Барк приподнимает шляпу.
– До свидания, господин Tao-laï! Не сердитесь на меня за то, что я тут разговорился… Может, еще когда-нибудь увидимся.
Господин Лин делает три кивка головой и пожимает господину Барку руку. Следит за ним взглядом до тех пор, пока силуэт незнакомца не теряется в толпе, в тихой беззвучной немой толпе, которая, подобно гибкому морскому змею, лавирует, уплывая во тьму.
На следующий день старик покидает спальню в тот же час. Одет он как накануне. Малышка – тоже. Женщины и дети снова смеются. Мужчины, занятые игрой, даже глаз не поднимают.
Иногда они спорят. Один обвиняет другого в жульничестве. Разговаривают на повышенных тонах. Жетоны и монеты летают как пули. Затем все утихомиривается. Игроки курят, и серое облако дыма разносит по комнате раздражающий крепкий запах.
Утром в спальне тихо – женщины с детьми гуляют. Дети начинают привыкать к новому городу. Возвращаясь домой, громко произносят незнакомые слова, которых господин Лин не понимает. Женщины ходят в контору по делам беженцев за продуктами, готовят еду. Всегда оставляют порцию господину Лину. Так положено по традиции. Господин Лин старше всех. Он дед. Женщины обязаны его кормить. Он это знает. И знает, что это не признак любви или симпатии. Судя по кислым физиономиям, с которыми женщины подносят ему пищу, он им противен. Они молча ставят миску перед ним, разворачиваются и уходят. Он, склоняя голову, благодарит, но женщины даже не смотрят.
Он никогда не испытывает голода. Даже в одиночестве он не мог бы есть. Впрочем, если бы он был в одиночестве, то не оказался бы в чужой стране. Остался бы на родине. Не покинул бы руины, в которые превратилась деревня. Умер бы вместе с деревней. Но у него на руках ребенок, его внучка. Поэтому он изо всех сил старается есть, хотя еда по вкусу напоминает картон, не лезет в горло, и Лин мучается тошнотой.
По улицам он ходит осторожно. Ребенок у него на руках ведет себя спокойно, как всегда. Девочка тиха, словно утро, которое понемногу рассеивает темноту, сковавшую деревню, рисовые поля и лес, все одевшую сумерками.
Старик движется вперед маленькими шажками. На улице так же холодно, как накануне, но господин Лин снова облачился во все, что у него есть. Только веки, губы и кончик носа от ветра немеют. Людей по-прежнему толпы. Куда они все идут? Господин Лин не осмеливается поднять на них взгляд. Смотрит под ноги. Но время от времени украдкой все-таки стреляет глазами по сторонам – океан лиц вздымается волнами, надвигается на Лина, чуть задевает его, но никто не обращает внимания ни на старика, ни тем более на ребенка.
Господин Лин никогда не видел столько мужчин и женщин. В деревне было мало людей. Иногда, конечно, старик наведывался в соседний городок на рынок, но и там