Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs). Екатерина Тарасюк
отдававшийся по всей школе. Марк посветил фонариком за угол, но все же посчитал безрассудным идти на поводу своего любопытства и развернулся. Первым делом ему стоило бы проверить черный выход, расположенный под лестницей, и только потом искать приключения на пятую точку, если и с этим ничего не выйдет.
Ночная школа Зверя выглядела невероятно мрачно.
Луч фонаря пал на стенд, длиной во всю стену и высотой около двух метров. На нем были собраны фотографии со школьных праздников и мероприятий. Лишь одна сумела зацепить внимание Марка; этот снимок висел на уровне его плеча. Сделан он, судя по всему, был полароидом. Самое забавное: парень не мог припомнить, чтобы он когда-либо фотографировался с Романовой, но, тем не менее, они были запечатлены вместе, что вызвало у него недоумение – это был не случайный снимок.
– Какое это число? – шепотом спросил Марк, выискивая дату на фотографии. – 09. 03. 09. What… the… hell?[44]
Это было день рождение Евы; Зильберштейн прекрасно помнил все важные даты, и эта входила в список таковых. Он планировал поздравить ее с оригинальной выдумкой.
Приглядевшись, Марк заметил, что они с Евой заметно отличались от них же самих в тот период. Ее волосы были значительно длиннее, а к концам плавно переходили в пепельный; на ее запястье красовался знак бесконечности, в левой петельке которой нижняя дуга плавно переходила в какое-то слово, вероятно, чье-то имя на кириллице. Четыре буквы.
Внешность Марка тоже претерпела изменения – он обзавелся некоторыми новыми пирсингами, помимо первого прокола в ухе, который он сделал летом. У него на запястье, так же, как и подруги, красовался знак бесконечности, вот только имя было короче, на одну букву, и было более различимым.
„Ева“. Определенно, у него было набито ее имя. Что же, получается, на ее запястье, средь бесконечности, „Марк“?
– Это было… через два года, – задумался Марк, не постеснявшись высказывать свои предположения вслух: – Мы вместе?
По коридору пронесся зловещий механический смех, изначально напоминавший женский безудержный хохот. Почему-то, услышав его, Марк вспомнил Ангелину. Впрочем, искать источник звука он не решился – рано или поздно, тот сам его найдет.
– Ты следующий… – прошептал ветер где-то за спиной, но был успешно проигнорирован.
– Почему на этом снимке у меня лицо какое-то персиковое? Я что, брал тональник Ангелины? Какого лешего я вообще брал тональник? О Боже, этому никогда не бывать! И в этом Марк был безусловно прав!
– Ты следующий… – настойчивей повторил шепот. Повеяло холодом. Обернувшись, юноша ничего не увидел и, сняв кофту с пояса, надел ее, застегнув молнию до самого подбородка. Зильберштейн вновь посмотрел на стенд – фотографии там больше не было. Вдруг перед ним материализовалась полупрозрачная девушка в изорванном белом бальном платье. – Просыпайся… – она открыла рот, но кроме черного провала там больше ничего не было. Расставив руки, она пошла на Марка. Из окна подул сильный ветер, и когда она была в сантиметре
What… the… hell? – Что… за… черт? (