Сады и бабочки. Антология помнящих об утраченном Рае. XIX, XX и начало XXI века. Антология
Какой поэтический временной отрезок у тебя в приоритете?
Ю. Б. О, Лидия! Вашу августейшую речь я выслушал смиренно, не перебивая. Хотя женская логика порой такова, что её обладательницы могут ею же самих себя и высечь. Только что, говоря об Олеге Чертове, действительно редком православном поэте, если наложить атеистическую эпоху на время, когда он, собственно, как поэт состоялся и чей сад несомненно был Гефсиманским, ты сказала: «Мы не знаем всего, что было написано, и не можем предугадать, что после нас напишут». А перед этим «наехала» на мужчин. Дескать, далеки они, в отличие от нас, женщин, от Сада Небесного, и «не так открыты инаковидению». А как же пример с Олегом Чертовым, тобою приведённый? И этот пример совсем не исключение. В начале нашего разговора я уже упоминал екатеринбуржца Юрия Казарина, у кого тема Сада, в том числе, – Небесного, стала едва ли не стихотворным размером. Да вот – только навскидку:
Сад напросился в дом.
Веткой открыл окно.
Что ж, посидим вдвоём,
выпьем своё вино.
Выпьем его до дна,
и – лепесток на дно:
бездна у нас одна.
Сердце у нас одно…
Но я с тобой где-то даже соглашусь, как человек, обозревший многие стихотворные сады и лицезревший сонмы поэтических бабочек: сады, взращённые женщинами-поэтами (здесь, кроме перечисленных тобой имён, надо назвать и Беллу Ахмадулину, и живущую в Северодонецке Татьяну Литвинову), пожалуй, затмевают собственным цветением и плодоношением сады нашего брата. Но… Наш брат берёт другим – погоней за бабочками! Потому что мужская душа – утончённей. И тут представительницам прекрасной половины мы можем дать фору. Я легко выставляю на шахматную доску фигуры Александра Кушнера, Игоря Шкляревского и Александра Проханова. Да-да, того самого – неистового Александра Андреевича! Между прочим, насколько я знаю, в Москве он один из обладателей редкой коллекции бабочек. Причём, добывал их не на рынках, не в интернете, не по звонку – сам гонялся за ними с сачком во всех странах, где побывал! И сложил об этом стихи. Вот три строфы, которые восхищают меня своим неоакмеизмом:
Меня считали странным чудаком,
Когда, обмотан пулемётной лентой,
Размахивал кисейным я сачком,
За бабочкой гонясь по континентам.
…………………………………
Был мой сачок удачливый и длинный,
Ловил я бабочек небесной красоты.
И стадо абиссинских бабуинов,
Как я ловлю, смотрело с высоты.
…………………………………
Летала бабочка в кабульском летнем парке.
Она багрово-красная была.
Здесь через год в проёме тесной арки
Замученный висел Наджибулла…
И знаешь, к какому выводу я пришёл? Бабочка – это же своего рода компенсация в поиске мужчинами женского идеала! Александр Андреевич практически в этом признался: