Три судьбы. Часть 2. Нежить. Ирина Критская
китайским болванчиком. Маша попыталась тихонько отобрать у парня гребень, но он, не выпутав крупную прядь из частых зубьев, вдруг дёрнул сильной рукой так, что Машина голова чуть не отлетела от рывка, парень чудом не вырвал у неё из головы клок волос.
И в этот момент Маша впервые почувствовала по-настоящему, как ЭТО возникает в ней. Сначала огнём обжигает кожу, потом холодом накатывает волна где-то в области сердца, она разливается внутри, сначала теплеет, а потом начинает палить. В голове вдруг сжимается, а потом выстреливает пружина, и тогда с глаз, как будто падают шоры, и мир становится другим. В этом мире она уже не Маша с чёрными, длинными косицами, а воительница, колдунья – в длинном, серебристом платье, с распущенными чёрными волосами до пят, всесильная, непобедимая, страшная. И тогда перед ней расступаются горы, высыхают реки, падают ниц леса..
Маша, почти не понимая, что делает положила обе руки, объятые пламенем, на голову Кольки и спокойно смотрела, как занялись желто-красным огнём его кучеряшки, как он начал дёргаться, как будто через него пропустили ток, как медленно кровь начала покидать его тело, превратив кожу в серый лёд, как он начал оседать на пол, мягко, плавно, вроде из него разом вытащили все кости.
– Маша. Что ты делаешь?
Визгливый крик Марины замер, оборвавшись на полуслове, Луша накрепко зажала ей рот и придавила к стене. Сестры, как в жутком сне смотрели – Маша полностью закрыла бездыханного парня водопадом иссиня-черных волос, раскрыла руки, словно огромные крылья, что-то говорила, быстро, утробно, непонятно. Потом встала на колени и, вдруг, повалилась на пол рядом с Колькой, скрутилась в клубок, поджав ноги и забилась, затрепетала, как птица, попавшая в силки.
– Стой, Марин. Не лезь. Нельзя.
Еще через минуту, Колька порозовел, открыл глаза и вдруг прямо, явно узнавая, уставился на Марину. Та оторвалась от Луши, медленно пошла к парню, попыталась его поднять, и он встал. Сначала на колени, потом поднялся, обнял Маринку за плечи, припал и что-то говорил тихонько, повторял – «Мама, мама… мама»
Луша присела рядом с дочерью, приподняла её голову, заставила сесть, заплела ей волосы в одну толстую косу, обтерла платком вспотевшее лицо. Маша потихоньку пришла в себя, встала. Потом они втроём уложили Кольку спать – у парня не было сил даже снять рубаху и пошли вниз, на кухню, поставили чайник.
И пока закипал чайник, Луша принесла из комнаты фото старое, потрескавшиеся, жёлтое. С него улыбалась Маша, и её за плечи обнимал молодой, плечистый, статный мужик – дед Аким..
–Мам. Откуда там я? Это же старая фотография, люди какие-то незнакомые…
Луша внимательно разглядывала фото, гладила пальцем лица, потом подняла на дочь глаза, полные слез.
– Это, девочка, не ты. Это бабка твоя, и прадед. Кровь наша родная. Спрячь фото у себя. Помни их. Бабушку свою особо. Да она и не даст тебе, вижу, себя забыть. Не даст…
…
Димка слушал, что рассказывает Маша внимательно, молча. Они остались в классе последними, завтра уже