Лондон. Биография. Питер Акройд
грубостью и недостатком культуры… они знать не желают ничего, что находится за пределами Англии».
Детали, подмеченные иностранцами, помогают получить живое представление о характере города. Один приезжий обратил внимание на обилие коршунов, которые, будучи «совсем ручными», по-хозяйски расхаживали по улицам; они очищали город от падали и отбросов, и мясники швыряли им потроха. С количеством мясных лавок могло сравниться только количество таверн. Было также отмечено стремление горожан обособиться друг от друга. Домовладельцы отгораживались от соседей каменными стенами; нечто подобное наблюдалось в тавернах, где устанавливались деревянные перегородки, «дабы сидящие за одним столом не видели, что делается за другим». В кипучей городской тесноте, в лондонском многолюдье подобные попытки защитить свою частную жизнь были, возможно, естественны и закономерны, однако, сверх этого, они указывают на существенную и постоянную отличительную черту лондонцев.
Другой автор путевых заметок сообщает, что «на улицах мужчины, женщины и дети вечно что-то жуют между обычными трапезами». Те же дети, отвлекаясь от грызения яблок и щелкания орехов, «собирали кровь, протекшую между досками эшафота», после казни отсечением головы на площади Тауэр-хилл. Палач при этом был в белом фартуке, «похожем на мясницкий». Круг, таким образом, замыкается: нашим глазам предстает город, где владычествуют насилие, кровь, мясо и неуемный всепожирающий аппетит.
Глава 9
Темно в глазах от многолюдья
Одна из улочек средневекового Лондона называлась Дарк-лейн – Темный переулок; там находилась таверна под названием Даркхаус – Темный дом. Этот узкий городской путь был затем переименован в Даркхаус-лейн, и его можно видеть на картах Лондона XVIII века. Сейчас здесь набережная Даркхаус-уорф, над которой возвышается главное здание Гонконгского банка, одетое в темно-синюю сталь и темное стекло. Так город бережет темную свою, потаенную жизнь.
Пыль, грязь, сажа, речные наносы и уголь были источниками постоянного недовольства. «Сколь плотно покои ни замыкай, – жаловался в XVII веке Джон Эвелин, – по возвращении видишь, что все находящиеся в них предметы равномерно покрыты тонким слоем черной копоти». В том же столетии один венецианский священник описал «особого рода мягкую и вонючую грязь, которой город этот изобилует во все времена года, так что он скорее заслуживает наименования Lordo [Грязный], чем Londra [Лондон]». «Грязь города сего» также характеризовалась как «жирная и черная, похожая на густые чернила». В XVIII веке дорога за Олдгейтом «напоминала глубокое застойное озеро, наполненное грязью»; на Стрэнде грязные лужи достигали в глубину трех-четырех дюймов, так что грязь «летела внутрь экипажей, если окна их были отворены, и забрызгивала понизу стены домов». Когда улицы не были залиты грязью, они задыхались от пыли. Даже в середине XIX века,