Великая надежда. Ильза Айхингер
ребенка!
– А если ребенок в воду вообще не свалится?
– Вообще?
Детей охватил ужас.
– Что ты сочиняешь? Лето еще не скоро кончится!
– И почему ты спрашиваешь? Ты же не из наших!
– Один неправильный дедушка и одна неправильная бабушка! Этого мало!
– Ты не понимаешь. Тебе не так важно спасти ребенка. Ты и так можешь сидеть на всех скамейках! И так можешь кататься на карусели! Ну что ты ревешь?
– Я подумала… – всхлипнула Эллен, – я только подумала вдруг… подумала, что вот приходит зима. А вы все сидите тут, рядышком, и ждете этого ребенка! У вас под ушами, носами, глазами наросли длинные сосульки, и бинокль замерз. И вы смотрите и смотрите, а ребенок, которого вы хотите спасти, все не тонет. Человек из тира давно ушел домой, цепные карусели заколочены досками, и драконы уже набрали высоту. Рут хочет запеть, Рут хочет сказать: «А все же…» Но у нее нет сил открыть рот.
А там люди в теплых, светлых вагонах прижимаются щеками к холодным окнам: «Посмотрите, посмотрите вон туда! Там, за каналом, где такие тихие улочки, справа от газометра, за рекой, покрытой льдом, – что там за маленький памятник в снегу? Памятник? Интересно, кому это памятник?»
И тогда я скажу: детям, у которых неправильные бабушки и дедушки. И тогда я скажу: мне холодно.
– Да успокойся ты, Эллен!
– Не бойся за нас, скоро мы спасем ребенка!
Вдоль канала шел какой-то человек. Вода в реке корежила его отражение, морщила, растягивала его, а потом на миг оставляла в покое.
– Жизнь, – сказал человек, поглядел вниз и засмеялся, – жизнь – это целительная жестокость. – А потом плюнул далеко в грязное зеркало.
Две старухи стояли на берегу и возбужденно переговаривались.
Они так частили, словно читали наизусть стихотворение.
– Попробуйте узнать себя в речной воде, – сказал мужчина, проходя мимо, – по-моему, выглядите вы ужасно странно. – И пошел прочь спокойно и быстро.
Увидев детей, он помахал им и прибавил шагу.
– Бродил я по белу свету, – пели в два голоса Рут и Ханна. – Прекрасен, велик наш мир. – Остальные дети молчали. – А все же… – пели Рут и Ханна. Лодка покачивалась на воде.
– А все же! А все же! – крикнул мужчина и пожал всем детям по очереди руки. – А все же… А все же… А все же – что?
– Это Эллен, – поспешно объяснил Георг. – Из дедушек и бабушек двое неправильных, двое правильных. Ничейный счет.
– А это мы все, – засмеялся мужчина и своей большой рукой похлопал Эллен по плечу, – радуйся, когда все становится ясно.
– А уже ясно, – с сомнением сказала Эллен.
– Радуйся, когда все становится ясно, – повторил мужчина. – Когда справа кто-то смеется, а слева кто-то плачет, ты к кому пойдешь?
– К тому, кто плачет, – сказала Эллен.
– Она хочет с нами играть! – закричал Герберт.
– У нее мама уехала, а отец в армии.
– А где ты живешь? – строго спросил мужчина.
– У моей неправильной бабушки, – испуганно ответила Эллен, – но она на самом деле правильная.
– Погоди,